допела, и следующая песня была лиричной, томной, но с душераздирающим минором. Но тело само вспоминало движения. Они становились смелее, ярче. Я покачивала бедрами, трогала себя за талию и живот, постепенно раскрепощаясь, пока не начала танцевать в полную силу. Эротично изгибалась всем телом, мне хотелось завести его…
И мне это удалось.
Песня заканчивалась. Я подошла ближе, завершая танец. Эмиль откинулся на спину, чтобы дать больше пространства.
— Привет, красавчик, — мои ладони скользнули под пиджак, я гладила тонкую сорочку, через которую ощущались упругие мышцы, и его тепло. — Ты здесь один? Как тебя зовут?
Эмиль рассмеялся, обнажив зубы. Отпил из стакана коньяк, и присев к нему на колени, я начала целовать подбородок в рыжеватой щетине. Там появилась проседь. Но я с наслаждением трогала губами колючие челюсти и шею, тыкалась в губы, пахнущие коньяком, как слепой котенок, пока он не ответил на притязания и мы не слились в горячем поцелуе.
— Моя девочка, — выдохнул он, закончив исследовать мой рот. Эмиль рассматривал мои губы, влажные после него. — Это всё для тебя.
Я улыбнулась, вновь нашла его губы. Он притянул меня к себе с такой страстью, словно мы не целовались, а занимались любовью. Укусил за язык, целуя так глубоко, словно доказывал — моя жена. Каждую ночь доказывал. Знаете, я редко вспоминала… Но иногда меня окунало в чувства из прошлого. Нас так и не сумели сломать. Я не сразу поняла, что нам с Эмилем давало опору все это время — мы опирались друг на друга. Ради друг друга жили, так находили спасение. Даже в то время, когда кроме обид и боли между нами ничего не было. И мы едва не потеряли друг друга, в том числе в чужих объятиях, но все равно остались вместе, связанные жизнью и смертью. Мы без памяти целовались в темноте и нам было хорошо, как в первый раз.
Следующим утром, в воскресенье, мы с Эмилем выбрались на набережную. Я с малышами прошлась вдоль кованой ограды, пока Эмиль рыбачил. Критически осмотрел снасти и несколько раз забросил спиннинг. К своему новому хобби, заведенному по совету врача, он отнесся серьезно, как и ко всему вокруг. Я с удовольствием смотрела на широкоплечую фигуру мужа. Порыв ветра сорвал лист каштана и погнал по мостовой, в этом году они уже в середине лета начали желтеть.
Я проводила его взглядом и обернулась к реке.
Черт возьми, я люблю жить.
Не ожидала от себя, но люблю. Только пережив свой ад, я поняла, как сладко дышать.
И теперь, оглядываясь назад, могу сказать: я счастливица, меня баловала жизнь. Когда-то я приехала в Ростов без гроша в кармане, с человеком, который предал меня и, бродя по набережной, смотрела на реку, небо, облетающие каштаны, и думала: вот бы здесь жить… Случайность определила мою судьбу. Я выжила. Я любила лучших мужчин, а они любили меня. Я все еще здесь, все еще любима и сама научилась любить. Все еще здесь, потому что оказалась сильнее, и мне кажется — все мои желания сбудутся.
Какое-то время мы жили на два города, а затем вновь прикипели к Ростову.
Старые активы Эмиль продал. Реклама и сеть супермаркетов, которые он создал с нуля, хорошо нас кормили. Миллионы лежали на счету, дожидаясь случая. Постепенно наша история поросла быльём. Как Эмиль и обещал, наши имена исчезли из новостей и с журнальных разворотов. Нас забыли. Антон до сих пор разыскивался за бойню в «Фантоме». Как-то Эмиль обмолвился, что тот живет за границей. И мне даже кажется, он знает, где именно, просто не хочет говорить, чтобы не подвести товарища. Мы все еще под контролем полиции и так будет долго. Эмиль регулярно помогал его матери деньгами.
Моя мама вернулась домой, иногда мы перезванивались, обходя в разговорах острые углы. И больше не поднимали тему криминального прошлого моего мужа.
Что поделать, он такой, какой есть. И он мой.
Помню, Андрей сказал: он ценит то, что у него теперь есть. Я видела: Эмиль переосмыслил жизнь. Когда у тебя двое детей и шанс начать с чистого листа, а на кладбище стоит памятник с твоим именем — это тебя меняет.
Он до безумия обожал дочь, с удовольствием возился с сыном. Играл, гулял, когда было время. Кажется, к детям он был даже больше привязан, чем я. Зря он переживал, когда я в первый раз забеременела. Он был хорошим отцом. Мне кажется, именно семьи ему не хватало. Когда мы встретились, ему было сорок и у Эмиля было все, кроме любви. С ним спали, хотели за него замуж, но не любили просто так, без условий.
Андрей исчез из нашей жизни и из наших разговоров. Только однажды кое-что о нем напомнило.
Я гуляла с дочкой, пока Эмиль возил сына к логопеду, поработать над нашей хромающей «р-р-р». Осень, холод, было ощущение какой-то пустоты. Такое бывает в ноябре, когда деревья облетели, а снег еще не выпал. Все серое, промозглое вокруг, с чувством тоски и одиночества. Я пыталась взбодриться, кутаясь в палантин, улыбалась дочке, и вдруг меня пробрал озноб. Это какое-то материнское чувство, обостренный инстинкт: у меня появилось ощущение, что за нами следят. Я взяла ее на руки и огляделась. Дочка что-то восторженно запищала в ухо, а я озиралась, не понимая, что так меня обеспокоило, и была сама не своя, пока не вернулся Эмиль.
А вечером пришли люди в форме. Я думала, к Эмилю… но они пришли ко мне. Муж встревожился, попытался меня оградить от правоохранителей, но я взяла его за руку, поцеловала и спокойно ответила на вопросы, когда поняла, зачем они пришли. Нет, меня ничего не связывает с Андреем Ремисовым. Было когда-то, но уже нет. Они спросили — что именно было, и я ответила как можно спокойнее: короткий роман, три года назад. Больше связь не поддерживаем. Эмиль вышел из себя, а я была достаточно тверда, и нас оставили в покое.
Все было ясно без слов.
Я задумчиво пялилась в пустоту, сопоставляя факты, пока Эмиль лихорадочно звонил в охранное агентство. А затем положила руку ему на плечо. Не волнуйся, сказала я, и рассказала, что чувствовала днем. Он больше не придет. Что хотел — он увидел. Нашу дочку. Тебе не о чем волноваться. Как две капли воды, она похожа на тебя.
День рождения Эмиля мы отметили на террасе пентхауса. Ему исполнилось сорок пять. Мы
