Я поцеловал ее в челюсть и пососал пульс на шее. Мне нужно было отметить ее, кричать на весь мир, что она моя.
Самолет накренился от турбулентности, рассоединив нас. София ухмыльнулась моему нахмуренному взгляду, проведя пальцами по морщинам на моем лбу.
— Подожди, я не поврежу твою ногу?
Она попыталась слезть с моих колен, и я крепче схватил ее за талию.
— Думал, ты научилась слушаться, и останешься там, где я скажу.
Я изогнул брови. Пулевое ранение на бедре жгло, но мне нужна была эта боль. Это был мой способ раскаяния за то, что причинил ей.
— Прости, что беспокоюсь за тебя, — сказала она, закатив глаза.
— Непослушная девочка.
Она издала легкий недовольный звук, но свернулась калачиком у меня на груди.
Я провел рукой вверх и вниз по ее спине.
— Мои воспоминания после того, как меня подстрелили, туманны, но — тревога душила меня, но я заставил себя продолжать говорить — я все еще слышу, как эти слова повторяются в моей голове, сквозь туман. Твои слова. Но не уверен, настоящие они или нет.
Она замерла в моих объятиях.
— Ты сказала что-то… что-то о ребенке.
София прижалась головой к моей груди, и я был уверен, что она слышит мое бешеное сердцебиение. Она расстегнула несколько верхних пуговиц моей рубашки и провела пальцами по словам, высеченным на моей груди.
— Я бы придумала что-нибудь милое, чтобы сообщить тебе об этом, но была немного занята, спасая твою жизнь.
Мое сердце ушло в пятки.
— Ты беременна, tesoro?
Я попытался отстраниться, чтобы посмотреть ей в глаза, но она прижалась лицом к моей шее и отказывалась двигаться.
— Еще очень маленький срок, так что я все еще могу потерять его.
Меня охватила паника.
— Что-то не так с ребенком?
Что, если все, через что она прошла, причинило вред ребенку? Это будет моя вина. Я никогда не задумывался о том, каково это быть отцом. Дети всегда были всего лишь абстрактным понятием «наследников», но теперь это было реальностью — сочетание меня и Софии. И я хотел этого, жаждал.
Она подвинулась, я ослабил хватку настолько, чтобы она смогла вытащить что-то из кармана.
— Он немного помят, но вот.
Она дала мне небольшую распечатку УЗИ. Я понятия не имел, на что смотрю, пока она не указала на крошечный белый овал.
— Это эмбрион. Врач сказал, что мне понадобится еще одно УЗИ через несколько недель. Возможно, тогда мы сможем услышать сердцебиение ребенка.
Я провел пальцами по изображению. Мы создали его. Это было частью нас.
— Милая горошинка, правда? — спросила она.
— Самая милая.
Мы легли на кровать, держа в руках снимок УЗИ, и смотрели на него довольные в тишине. Я провел рукой по ее животу, желая, чтобы наша маленькая горошина стала сильнее.
София начала сжимать воротник моей рубашки.
— Что такое? — спросил я.
— Разве я не должна сейчас чувствовать что-то по отношению к Рустику? Например, грусть или вину за то, что убила собственного отца? Но я этого не испытываю, и это заставляет меня чувствовать, что со мной что-то не так.
Я ненавидел неуверенность в ее голосе. Затем обхватил ее затылок.
— Нет, tesoro. Ты не должна ничего чувствовать по этому поводу. Когда я убил своего дядю, я почувствовал только облегчение. Я восхищался им, когда был моложе, даже видел в нем второго отца. Но в конце концов он для меня ничего не значил, и твой отец тоже.
Я погладил ее волосы и поцеловал в висок.
— Знай, что все, что я чувствую, — это гордость. Гордость за то, какая ты сильная и как ты умеешь защищать.
— Спасибо, miliy.
Услышав нежное прозвище, слетающее с ее языка, мое сердце заныло.
Когда пришло время снижения, мы переместились в переднюю часть самолета. Улыбка искривила губы Софии, когда я пристегнул ее ремень безопасности. Ей просто придется привыкнуть к тому, что я забочусь о ней.
Я играл с ее волосами, пока мы приближались к аэропорту, приземлившись, когда понял, что один вопрос остался без ответа.
— Ты видела, кто застрелил Доменико и других мужчин вместе с ним? — спросил я. — Должно быть, они потом сбежали.
Взрыв и все, что произошло после, стерли это из моей памяти, но меня не устраивало то, что я не знал, кто меня спас.
— Если уж на то пошло, как ты сбежала от Рустика?
София фыркнула.
— Ты серьезно?
— Что?
Она посмотрела на меня с раздражением на лице.
— Может, Доменико был прав насчет отсутствия у тебя мозговых клеток.
Я нахмурил бровь, а она просто закатила глаза.
— Я убила троих охранников, которые вошли в мою камеру, чтобы… — она сглотнула, и мои руки сомкнулись вокруг ее.
Она только что сказала мне, что они мертвы, но меня снова охватило желание вернуться на склад и убить их.
— Они прикасались к тебе?
Мой голос был низким и опасным.
— Нет, я остановила их прежде, чем они… Ну, в общем, я забрала их оружие и стала искать выход, когда увидела Доменико. Я поняла, что он, должно быть, был предателем, и последовала за ним. После этого их было легко уничтожить.
Мой рот широко раскрылся.
Она закатила глаза, а затем похлопала меня по щеке.
— Не волнуйся. Я не поменяю своего мнения о тебе, даже несмотря на то, что ты стреляешь гораздо хуже, чем я.
Я покачал головой.
— Ты великолепна, tesoro.
Она снова устроилась у меня на груди.
— Я знаю.
75
СОФИЯ
Я почувствовала себя легче на миллион фунтов, когда Ромео вынес меня из самолета, а ворчливый Маттео следовал за нами с помощью Энцо.
Потребуется время, чтобы залечить боль, возникшую между нами, но я ощущаю надежду, что мы снова будем неразлучны.
Маттео любит меня.
Он любит меня.
Его любовь бесценна, особенно теперь, когда я полностью поняла, чего она ему стоила.
Мы спустились по ступенькам, и я вскрикнула от радости, когда увидела Сиенну с Нудлом с одной стороны от нее и моей инвалидной коляской с другой. Слезы наполнили мои глаза, когда Нудл начал исполнять счастливый танец. Все его тельце яростно извивалось, он скулил от волнения.
Ромео усадил меня в инвалидную коляску, и я протянула руки Нудлу.
— Привет, малыш. Я сильно скучала по тебе.
Он облизал меня, и я уткнулась лицом в его шерсть.
— Мне так жаль, что я ушла, — пробормотала тихим голосом, предназначенным только для него. — Ты в этом не виноват. Ты самый лучший мальчик.
Я отстранилась, и он снова облизал мое лицо. Я надеялась, что это означает, что меня простили. Нудл положил голову мне на колени, виляя хвостом, и я посмотрела на Сиенну. В ее глазах были слезы, когда она обняла меня.
— Блять, ты в порядке?
— Ага. — Я крепко обняла ее. — Я…
— Хочешь, чтобы я убила его? Потому что я это сделаю. Я принесла пистолет.
— Я тебя слышу, — сухо сказал Маттео.
Она отстранилась настолько, что кинула на брата грозный взгляд.
— Не убивай. По крайней мере, пока. — Я похлопала Сиенну по руке. Она все еще хмурилась. — Если ты убьешь его, я не смогу получить удовольствия, от того как он унижается. И… у моего ребенка не будет отца.
Ее челюсть отвисла, и она издала крик, подпрыгивая вверх и вниз.
— Ты беременна? О Боже!
Она обняла меня еще раз, а затем обняла своего брата, на мгновение забыв о своем гневе.
— Не могу в это поверить. Я стану тетей.
Слезы текли по ее лицу.
Ее волнение согрело мое сердце, но я также испытала вспышку дискомфорта — то знакомое чувство, которое говорило, что мне не следует слишком радоваться, не следует заглядывать в будущее, потому что оно принесет только разочарование.
— Еще очень рано, так что нет никакой реальной гарантии, что малыш…
Я замолчала, не желая произносить вслух эти слова.
— Этот ребенок будет абсолютно идеальным.
Ее голос был таким яростным, что я почти поверила ей.
