— Как бы то ни было, я попытаюсь доказать.
— О, хорошо. Тогда прошу прощения. — Вероника властно взмахнула рукой. — Продолжай, Куп.
— Спасибо. — Яркие глаза Вероники светились вниманием, и это придало ему смелости. — Я уверен, что в конечном счете доброе имя Эдди будет восстановлено и он заявит свои родительские права. Но я не знаю, когда это произойдет. А пока не пришло то время, Лиззи будет обеспечен постоянный дом, если мы поженимся.
«Слабый довод. Ладно».
Куп ожидал, что Вероника укажет ему, что для этого им не обязательно жениться, что, по сути, они делают для Лиззи все необходимое и сейчас. Но она этого не сказала. Она просто притронулась кончиками пальцев к его груди, прямо там, где под рубашкой билось его сердце, и посмотрела на него серо-зелеными глазами.
— Расскажи мне, что ты собираешься делать оставшуюся часть жизни.
— Быть с тобой.
— Ты знаешь, о чем я спрашиваю.
Да, он знал. Он также понимал, что пора рассказать ей о своих литературных трудах и внести покой в ее душу раз и навсегда. И если то ласковое выражение на ее лице что-нибудь значило, можно было считать, что женитьба у него в кармане.
Но он сам нуждался в покое, и ей это хорошо известно, черт побери!
— Какая тебе разница, Ронни? Если ты любишь меня, как ты говоришь…
Она уронила руку.
— Как ты можешь вести себя настолько нечестно? — запальчиво сказала Вероника. — Ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж, и полагаешь, что я должна делать такой ответственный шаг вслепую?
— Почему же? Я считаю, это даже не вопрос, если ты любишь меня так сильно, как говоришь. — Куп резко сунул руки в карманы, чтобы не тронуть ее. — Ну и что может сделать меня достойной партией в твоих глазах? А если я скажу тебе, что мой заработок составляет шестизначное число? Тогда ты выйдешь за меня замуж?
— Мои сомнения не имеют никакого отношения к деньгам.
— Нет? — язвительно спросил Куп. — Чертовски приятно слышать. Прямо бальзам на душу.
— Черт возьми, Куп, здесь так много всего! Твое недоверие. Моя подозрительность. И то, как мы воспитывались. Как мы оба до сих пор по своим старым привычкам реагируем друг на друга. Я не хочу стать такой, как моя мать, так же как ты не хочешь, чтобы я была похожа на твою. — Вероника отбросила с лица прядь волос и глубоко вздохнула. — Деньги — это не вопрос. Я сама себя обеспечиваю. Но я должна быть уверена, что у тебя есть амбиции. Мне нужно это знать, Куп. — Она пристально смотрела на него, прижимая подушечкой ладони лоб, словно пытаясь не дать головной боли прорваться наружу. — Хотя еще больше я нуждаюсь в твоем доверии.
— Занятно. Мне тоже этого не хватает.
Вероника резко закрыла глаза.
— Нет, тебе нужно полное подчинение, Куп. Ты ожидаешь от меня слепой веры, а сам так и будешь держать у груди кулак со своими секретами. Не дай Бог чем-то пожертвовать из этой горстки.
Она действительно была права, и все, что от него требовалось, — это выбрать золотую середину. Счастливые браки, как он себе представлял, в значительной степени зиждутся на компромиссе. Куп уже открыл было рот, чтобы поведать ей, как он зарабатывал себе на жизнь последние пять лет, но вместо этого услышал свой голос, произнесший совсем другие слова:
— Итак. Ты хочешь выйти замуж или что?
Ощущение предательства промелькнуло в ее глазах и тут же исчезло, еще раньше, чем он успел осознать причиненное им страдание.
— Или что, — повторила Вероника с холодным презрением и сделала огромный шаг назад, как бы устраняясь от всего. — Я больше не могу, — сказала она. — Черт с ними, с продажей «Тонка» и дома. Мое присутствие здесь не требуется — ни для того, ни для другого. И я отказываюсь без толку суетиться вместе с тобой по этому поводу. — Ее подбородок медленно пошел вверх, и под ее взглядом Куп почувствовал, как его сердце неудержимо сползает вниз. — Я оставляю все, собираю Лиззи и возвращаюсь в Сиэтл, — сказала она.
Несколькими минутами позже Вероника затворила за собой дверь в спальню и залезла на кровать. Присела на край и, опоясав себя руками, согнулась. «О Боже, о Боже», — повторяла она, бездумно покачиваясь на постели. Она даже не представляла, что такая боль вообще существует.
Как можно было влюбиться так быстро и так безрассудно в человека, которого она едва знала? Ей всегда казалось, что если она полюбит какого-то мужчину, это будет состоявшийся профессионал, спокойный и обходительный, а также разделяющий ее интересы. Бывший морской пехотинец, бесчувственный и неспособный верить другим, никак не вписывался в этот портрет. Огромный, атлетического сложения мужчина, чьи ласки повергали ее в жар и дрожь, заставляя терять контроль над собой, тоже никоим образом не соответствовал ее представлениям.
Услышав тихий стук в дверь, Вероника ожила и распрямилась.
— Да? — произнесла она, презирая себя за эту внезапную надежду.
— Тетя Ронни? — отозвалась за дверью Лиззи. — Можно мне войти?
Вероника понурила плечи.
— Да, конечно, — сказала она. Не желая, чтобы племянница заподозрила у своей опекунши эмоциональный срыв, Вероника собралась и выдавила из себя притворную улыбку.
Дверь отворилась, и в комнату просунулась голова Лиззи.
— Можно мне до ужина посмотреть телевизор? Я уже приготовила уроки.
Вероника кивнула:
— Конечно. Но сначала зайди на минутку.
Ее племянница вошла, но затем бросила на нее настороженный взгляд.
— Тетя Ронни, у вас какой-то… странный вид. Что-нибудь случилось?
Вероника молча кивнула, чтобы голосом не выдать себя, и похлопала по кровати, дожидаясь, пока девочка сядет рядом с ней.
— Послушай, дорогая. Тебе не хочется уезжать отсюда, я знаю. Но мы должны будем покинуть этот дом.
— Нет! — Лиззи напряглась и попыталась встать, но Вероника схватила ее за руку и свободной рукой погладила по волосам, ощущая их приятное тепло и шелковистость.
— Я знаю, ты беспокоишься, что твой папа не сможет тебя найти. Но твой дядя… гм… дядя Джеймс… — Вероника запнулась, когда острая боль пронзила ей сердце. — Дядя Джеймс останется здесь и даст знать твоему папе, где ты находишься. Но даже если бы его не было в городе, — сказала она более строгим голосом, — твоему папе известно, где я живу.
Ребенку незачем было знать, что Эдди лучше не следовало бы показываться на пороге ее дома без индульгенции в кармане.
— Но…
— Мне очень жаль, дорогая, — продолжала Вероника. — Конечно, тебе будет трудно начинать занятия в новой школе с середины четверти. Но вся моя работа рухнет, если не уделять ей какое-то внимание.
— Принести на стол корм для моего замечательного маленького цветочка, — уныло сказала Лиззи.
