Вокруг ее рта, почти доходя до ушей, налеплен скотч. Полуденный свет отбрасывает призрачный ореол на ее силуэт в желто-оранжевых тонах. Ее волосы растрёпаны, а глаза почти выпучены, когда она разглядывает темные углы здания и строительный мусор, валяющийся на земле.
Когда она видит меня, влага собирается на ее веках, и на ее лице появляется такое облегчение, какого я никогда не видела.
— Гвен… не волнуйся. Я здесь.
Я бегу к ней.
Мои ноги резко останавливаются, когда из-за угла появляется тень и останавливается рядом с креслом Гвен.
Прошло двадцать пять лет с тех пор, как я видела его в последний раз, и эти годы не прошли для него даром.
У Бруно Локателли злобный взгляд, суженные карие глаза и острый нос. По левой щеке до тонких губ проходит порез, оставшийся после покушения.
Его волосы, которые раньше были черными, теперь почти полностью стали седыми. Он всегда был крупным, но сейчас он переполнен мускулами и жиром.
Единственное, что он передал мне, это свой рост и крепкую костную структуру. В остальном я всегда была похожа на недетскую версию мамы.
— Привет, мой красный георгин.
В его словах с легким акцентом нет ни усмешки, ни насмешки, ни почти никакой обиды.
Я заподозрила, что мой отец ненормальный, после того как увидела, как он убил соседскую собаку за то, что она слишком сильно шумела, а затем он пригрозил убить сына соседа, когда тот пришел спросить о его собаке. Позже я поняла, что он был определенно из антисоциального спектра и использовал жизнь мафии, утоляя свою жажду контроля, крови и манипуляций. Поэтому тот факт, что я помешала его планам, был ему неприятен.
Очень неприятен.
— Чего ты хочешь? — спрашиваю я нейтральным голосом, который не выдает ни моих содрогающихся внутренностей, ни того, как сердце едва не выплескивается на землю.
Я всегда думала, что буду конфликтовать с отцом. Что рано или поздно он найдет меня. И я была готова к этому всю свою жизнь — включая те времена, когда я пыталась возвыситься над ним.
Разница лишь в том, что до этого момента у меня не было ни Гвен, ни Кингсли. У меня не было жизни, которую я хотела защитить всем, что у меня есть.
— Разве можно так приветствовать меня после стольких лет? Разве ты не должна хотя бы обнять меня?
— Ты никогда не обнимал меня раньше. Почему я должна делать это сейчас?
Искаженная ухмылка приподнимает его губы, обнажая золотой зуб.
— Ты всегда была стойкой, мой красный георгин. Я должен был назвать тебя так. Оно подходит тебе больше, чем имя, которое выбрала для тебя твоя мать. Она сказала, что Аспен — это дерево с нежными листьями в форме сердца, трепещущее от легкого ветерка. Мы оба знаем, что твоя мать была безнадежной, и ты совсем не такая, какой она тебя представляла. Несмотря на то, что ты женщина, ты выросла более жесткой, чем все мои мужчины вместе взятые, и даже добровольно выбрала жизнь мафии. Это был дерзкий поступок, за который ты заплатишь. Ты не только выбрала жизнь, за которую заперла меня, но и настроила против меня моего босса. Но если Николо думает, что я отпущу тебя только потому, что он мне это сказал, то он не понимает масштабов моей потребности в мести. Это личное, и у него не было места, чтобы вмешиваться, вот почему я сбежал.
— Ты… сбежал?
Но почему охранник не позвонил мне?
— Он мертв.
Мой отец кружит вокруг Гвен, как смертельно опасное животное, и она следит за каждым его движением, сжавшись в кресле.
— Кто мертв?
— Охранник, которого ты подкупила, чтобы он следил за мной. Я десять раз ударил его ножом в чертово сердце. По одному за каждый год, когда он шпионил за мной для тебя. Да, кстати, у него было двое прекрасных детей, о которых он часто говорил с другими охранниками, так что поздравляю, что ты их сделала сиротами.
Мои пальцы дрожат, но я сжимаю их вместе, отказываясь давать ему ту реакцию, которую он пытается от меня добиться.
— Николо не оставит твое непослушание без внимания. Я теперь работаю на семью.
— Николо может идти в жопу. Я просто двинусь сам по себе, один, после того как позабочусь о тебе. Хотя, должен сказать, мне нравится, какой умной ты стала. Ты унаследовала это от меня. Разве ты не должна поблагодарить меня за это?
— За что именно? — моя кровь закипает, и я двигаюсь к нему, пока не оказываюсь в нескольких шагах от него и Гвен. — За то, что обеспечил мне дерьмовое детство, или за то, что издевался над моей матерью, пока она не покончила с собой? За что я должна быть благодарна?
Выражение его лица не меняется, кажется, что его совершенно не затронула моя вспышка гнева.
— За то, что ты все еще жива и прошла такой долгий путь. Если бы я не попросил своих подчиненных поднять тебя после моего ареста, благодаря твоему предательству, ты бы не столкнулась с достаточным количеством несчастий, чтобы закалить свою душу и изгнать наивность, которую вложила в твое сердце мать. Ты никогда не сможешь стать сильной, если не станешь сломленной.
— Ты… ты был за тетю Шерон и дядю Бобом?
— Конечно. Они все были пешками в моей игре. Я сказал им немного огрубить тебя и подарить тебе красочные воспоминания. Возможно, десять лет назад, когда ты стала адвокатом, ты приставила ко мне охранника, но я наблюдал за тобой каждый шаг твоей жизни. Я попросил своих людей следить за тобой и двух жильцов. Это были Боб и его жена Шэрон. Но эти два идиота все испортили, когда ты забеременела. Я планировал сделать тебя матерью-одиночкой, но Боб и Шэрон опередили других моих людей, которые следили за тобой и говорили о потенциальном отце, и действовали из чистой жадности. Когда они взяли деньги той богатой женщины и позволили тебе сбежать, я избавился от них.
— Но почему?
— Я больше в них не нуждался. Но, видя, как ты сломлена потерей ребенка, я смирился с этим. Это была лучшая пытка, чем то, что ты стала матерью-подростком.
Я качаю головой, борясь со слезами, которые пытаются вырваться наружу.
— Нет. Почему ты все это сделал? Это был твой комплекс бога? Месть?
— Ничего такого незрелого, нет. Это было просто для того, чтобы ты осознала, что твоя жизнь у меня на ладони, мой красный георгин. В тот момент, когда я решу раздавить тебя, я это сделаю. Этот момент настал сейчас.
Он толкает кресло Гвен, и он скользит к краю. Ее приглушенный вскрик звучит в тишине, когда она вот-вот упадет. Я делаю рывок вперед, но он ударяет своим кожаным ботинком по ножке кресла, поймав ее в последнюю секунду.
Клянусь, что срок моей жизни сократился на несколько лет, когда я смотрю в ее огромные, выпученные глаза. Но заставляю себя не шевелиться, даже когда сердце бьется так громко, что я слышу стук в ушах.
— Почему сейчас? — спрашиваю я со спокойствием, которого не испытываю.
Мне нужно, чтобы он заговорил, чтобы отвлечь его, пока не придет помощь.
— Понимаешь, с тех пор как ты отправила меня в тюрьму, я ждал момента, когда у тебя будет все, что ты хотела. Карьера, семья, мужчина. Причина, по которой я не вышел, не в том, что я не мог, а в том, что подходящий момент еще не наступил. Как видишь, я мог сбежать в любой момент, но не сделал этого ради Лучано. Но у меня нет верности тому, кто лишит меня мести. Я заставлю тебя почувствовать, что значит потерять все.
Он толкает кресло, и оно наклоняется к краю так, что наполовину свисает, и только отцовская хватка удерживает ее в вертикальном положении.
Гвен снова кричит, все ее тело впадает в шок. Я проглатываю все звуки, бурлящие в горле, чтобы не испугать ее. И хотя меня разрывает изнутри, я бросаю на дочь ободряющий взгляд и говорю ей то, что обычно говорила ей, поглаживая свой живот.
— Все хорошо, детка. Все будет хорошо. Я защищу тебя.
— Смелое обещание. — раздраженный голос отца прорезается в моей голове, когда он бесстрастно достает телефон, все еще держа Гвен за воротник ее платья. — Мой снайпер на другом конце этой линии уничтожит отца твоего ребенка в мгновение ока.
