Старший помощник капитана уже ожидал Джилл на причале.
– Для нас большая честь видеть вас на борту «Бретани», миссис Темпл. Все готово. Я покажу, куда идти.
Он проводил Джилл на прогулочную палубу, открыл дверь в большую светлую каюту с отдельной верандой. Повсюду стояли живые цветы.
– Капитан просил заверить вас в моем почтении. Вы встретитесь с ним сегодня за ужином. Капитан просил еще передать, что с нетерпением ожидает минуты, когда проведет свадебную церемонию.
– Спасибо, – кивнула Джилл. – Не знаете, мистер Кеньон уже на судне?
– Только что звонил. Едет из аэропорта. Его багаж уже привезли. Если понадобится что-нибудь, дайте мне знать.
– Благодарю, пока ничего, – отказалась Джилл.
И это было правдой. У нее есть все, о чем только можно мечтать. Счастливее ее нет человека во всем мире.
В дверь каюты постучали; вошел стюард еще с одним букетом. Джилл взглянула на карточку. Цветы посланы президентом Соединенных Штатов. Воспоминания…
Выкинув все из головы, она принялась разбирать чемоданы.
Он стоял на главной палубе, у поручня, рассматривая поднимающихся по сходням пассажиров, веселых, жизнерадостных, заранее предвкушающих долгожданный отдых или встречу с любимыми. Некоторые улыбались мужчине, но тот не обращал на них внимания: он не сводил глаз с трапа.
Без двадцати двенадцать, за двадцать минут до отплытия, к причалу подкатил лимузин с водителем за рулем. Из машины выскочил Дэвид Кеньон, поглядел на часы и сказал шоферу:
– Превосходно водите, Отто.
– Спасибо, сэр. Могу я пожелать вам и миссис Темпл счастливого свадебного путешествия?
– Спасибо, Отто.
Дэвид поспешил к сходням, где предъявил билет. Помощник капитана, ранее встречавший Джилл, сообщил ему:
– Миссис Темпл в вашей каюте, мистер Кеньон.
– Спасибо.
Дэвид уже представлял Джилл в каюте для новобрачных, ласковую, улыбающуюся, ожидающую его… и сердце забилось сильнее. Он хотел было идти, но тут кто-то окликнул:
– Мистер Кеньон…
Дэвид обернулся. Стоявший у поручня мужчина, широко улыбаясь, направился к нему. Дэвид никогда раньше не видел его, но обладал типичным для миллионера инстинктивным недоверием к чересчур приветливым незнакомцам: такие почти наверняка что-то хотят выпросить. Он холодно оглядел говорившего.
Мужчина протянул руку, Дэвид с опаской ее потряс.
– Мы знакомы?
– Я старый друг Джилл, – объяснил мужчина, и Дэвид расслабился. – Меня зовут Лоренс. Клифтон Лоренс.
– Очень рад, мистер Лоренс, – вежливо кивнул Дэвид. Ему не терпелось уйти.
– Джилл попросила меня встретить вас, – продолжил Клифтон. – У нее для вас небольшой сюрприз.
– Какой именно? – удивился Дэвид.
– Пойдемте, и я все покажу.
Дэвид чуть колебался.
– Ну хорошо. Надеюсь, это не займет много времени?
– Ну что вы, мистер Кеньон, – усмехнулся Клифтон.
Они спустились на нижнюю палубу, прошли мимо толпы поднимающихся на борт пассажиров и остановились перед высокими двойными дверьми. Клифтон распахнул их и жестом пригласил Дэвида войти.
Они очутились в большом пустом кинозале.
Дэвид недоуменно огляделся:
– Здесь?
– Здесь, – улыбнулся Клифтон, обернулся к будке и кивнул киномеханику…
Тот содрал с Лоренса огромную сумму – двести долларов, долго торговался, прежде чем согласился ему помочь, и громко ворчал:
– Если об этом когда-нибудь узнают, я потеряю работу.
– Не о чем беспокоиться, – уверил Клифтон, – это просто розыгрыш. От вас требуется всего-навсего закрыть за нами двери и включить проектор. Через десять минут мы уйдем.
Наконец киномеханик позволил себя уговорить.
Дэвид недоуменно взглянул на Клифтона:
– Кино?
– Присядьте, мистер Кеньон.
Дэвид сидел в проходе, вытянул длинные ноги. Клифтон уселся рядом, наблюдая за соседом. На экране замелькали яркие цветные пятна.
Фильм начался.
Дэвиду казалось, что кто-то с силой бьет железным молотком прямо в солнечное сплетение. Он не мог отвести глаз от омерзительно-непристойных сцен, не в силах поверить увиденному. Джилл, молодая Джилл, выглядевшая точно так же, как в их единственную ночь вдвоем, лежала обнаженная на постели. Какое отчетливое, подробное изображение! Онемев от ужаса, Дэвид наблюдал, как мужчина на экране сел чуть ли не на голову девушке и втиснул пенис ей в рот. Она начала сосать его, самозабвенно, страстно, но тут на экране появилась еще одна девушка, раздвинула Джилл ноги и стала ласкать языком нежную розовую раковину.
Дэвид почувствовал, что его сейчас стошнит. На какое-то дикое невероятное мгновение у него промелькнула мысль, что все это дешевый трюк, киномонтаж, но камера слишком подробно фиксировала каждое движение.
В действие вступил мексиканец и, оттолкнув девушку, лег на Джилл. Перед глазами Дэвида опустилась красная пелена.
…Ему снова пятнадцать… Он врывается в комнату Бет… Его сестра сидит на обнаженном садовнике-мексиканце, повторяя словно в бреду:
– О Боже, как я тебя люблю, Хуан! Еще, еще, сильнее! Не останавливайся! Сильнее…
Его сестра, любимая сестра!
Юношу охватила такая слепая, нерассуждающая ярость, что, не помня себя, он схватил стальной нож для разрезания бумаги и, оттолкнув Бет, вонзил его в грудь садовника – раз, другой, третий, пока стены не окрасились кровью.
И вопли, ужасные вопли Бет:
– Господи, нет, нет! Не смей, Дэвид! Я люблю его! Мы поженимся!
Кровь, повсюду кровь.
В комнату вбежала мать, прогнала Дэвида. Но он успел услышать, как она звонит окружному прокурору, давнему другу семьи Кеньонов. Они о чем-то долго беседовали в коридоре; потом труп мексиканца увезли в тюрьму. На следующее утро объявили, что тот покончил с собой в камере. Три недели спустя Бет поместили в психиатрическую лечебницу.
И вот теперь все вернулось. Невыносимое чувство вины за содеянное обуяло Дэвида. В эту минуту он словно потерял рассудок. В бешенстве схватив сидевшего рядом человека, он приподнял его. Кулак с силой врезался в физиономию Лоренса, расплющив нос. Не осознавая, что делает, Дэвид продолжал избивать негодяя, выкрикивая бессмысленные, нечленораздельные слова, мстя за Бет, Джилл и за собственный позор. Клифтон Лоренс попытался защищаться, но удары сыпались градом. Кулак снова обрушился на его нос, что-то хрустнуло, потом Дэвид разбил ему губы – фонтаном брызнула кровь. Лоренс в нерассуждающем ужасе беспомощно ожидал новых ударов. Но почему-то все прекратилось. В тишине зала слышалось только свистящее затрудненное дыхание агента и доносившиеся с экрана чувственные стоны.
