Свет в салоне горел, мотор работал, но Никита так и продолжал сидеть, ему не хотелось нести с собой все это туда, где было тепло, где его ждала семья и пахло его ребенком. Ведь он уже отомстил однажды, как он считал, главному виновнику, и сейчас именно эти воспоминания держали и не отпускали в новую жизнь, которая ждала его там, за светящимися окнами…
…Давно стало ясно, даже при всех нарытых фактах максимум, что грозило Ермолаеву — восемь-десять лет, а там если отсидит три года, будет хорошо. Следствие, которое вели оба брата Семаргина, располагало неопровержимыми доказательствами причастности Ермолаева к похищению Саломии, но вот убийство доказать было невозможно. Ермолаева даже в СИЗО не забрали, оставили до суда на подписке о невыезде, и Никита думал, что сам его убьет, если суд вынесет недостаточно суровый приговор.
А потом они случайно столкнулись на перекрестке. Горел красный, Никита подпер Ермолаева сзади, тот увидел его глаза в зеркале, и наверное что-то такое было в том взгляде, что едва дождавшись зеленого, Ермолаев круто развернулся и понесся на выезд из города.
Никита инстинктивно рванул следом, он так увлекся погоней, что не понял сразу, куда хочет заманить его старый бандит. В трех километрах от города располагалась тренировочная база Ермолаева, наверняка он собирался увлечь Никиту туда, вот только не учел, что тот был не один, следом пристроилась машина Семаргина.
Что было потом, Никита помнит смутно, все происходило в каком-то адреналиновом угаре. Сумасшедшие гонки с зашкаливающей скоростью, они с Димкой брали «в тиски» Ермолаева, по очереди прижимая его к обочине. Когда тот в очередной раз увернулся, вырвавшись вперед, внезапно машину занесло, Ермолаев вылетел с трассы и на полной скорости врезался в бетонный блок. Машина несколько раз перевернулась, ее почти сложило вдвое.
Водитель был жив, его зажало между сиденьем и рулем, он дико вращал глазами и хрипел. Никита наклонился к ближе, но разобрал лишь «Помоги…» и теперь думал, не хотел ли Ермолаев просветить его, кто был заказчиком того инсценированного похищения. Но тогда он не собирался слушать, лишь достал из нагрудного кармана ермолаевской куртки зажигалку.
— Никитос, ты что собрался делать? — забеспокоился Димыч, но Никита не ответил. Наклонился к залитому кровью Ермолаеву и сказал с нехорошим блесом в глазах:
— Гори в аду. Гори, как моя жена, — и бросил горящую зажигалку в быстро набегающую лужицу под бензобаком. Пошли с Семаргиным к брошенным на обочине машинам, и когда сзади рвануло, Никита лишь поежился и сунул руки глубже в карманы, а Димыч подтянул воротник ветровки, день выдался довольно прохладным…
Никиту больше никто не беспокоил, Ермолаевы спешно перебрались в столицу, он даже однажды встретил Марину еще до отъезда, так она на другую сторону улицы перебежала, лишь бы не пересечься с Елагиным. И правильно, ведь Никита был уверен, что отец мстил за дочь, ему в страшном сне не могло привидеться, что Ермолаев всего лишь выполнял семейный заказ.
Саломия никогда не узнает, Никита не станет перекладывать на нее вину, он считал, что поступил правильно, пусть это останется между ним и Димычем, а Семаргин не сдаст. Никита еще не решил, стоит ли Саломии знать правду об Урсуле Фон-Россель. Может потом.
Двое семаргинских «спецназовцев» вышли из машины, узнав Хаммер Елагина. Выяснив, что Димыч в его квартире, Никита поднялся к себе. Друг сидел на кухне, уткнувшись в телефон, а увидев входящего Елагина, вопросительно поднял брови.
— Где они? — первым спросил Никита.
— Спят.
— Она тебя видела?
— Она меня позвала. Мы говорили.
— О чем?
— О тебе.
— Димыч, я просил..
— Послушай, — перебил Семаргин, — она взрослая девочка, еще и с характером, у тебя не получится прятать ее от всех в этой квартире. И ей не надо прятаться.
— Она беременная, Димыч!
— Вот поэтому, — спокойно ответил друг, вставая, — поэтому с завтрашнего дня она из дома не выходит без охраны. Никуда.
— Она согласилась? — Никите стало чуть спокойнее, Семаргин расплылся в улыбке и хитро подмигнул.
— Так она ж умница, наша Фон-Россельша, она все поняла. Я знал, как ее убедить. А ты выяснил, что хотел?
У Никиты не было желания сейчас вести разговоры, он отдал Димке записи Беккера, Димка умный, разберется. А говорить или нет о том, кем Саломии приходится его бывшая бабка, он еще не решил.
— Ты уверен, что эту гниду не стоит еще потрепать? — спросил Семаргин. — Беккер в таком свете тебя перед Саломийкой выставлял, мама не горюй. Может, мы все же прокатимся с ребятами?
— Хватит с него, Димыч, он тогда спас их, обоих, мы опоздали. Пусть живет.
— Слушай, — уже у порога спросил Семаргин, — колись, вы ребенка когда сделать успели? Ты что, правда собирался ее на камеру заснять, как и грозился?
— Я жениться на ней собрался, — ответил Никита, привалившись к дверному косяку, — чтобы с Данькой иметь возможность видеться. И ребенка попросил родить в обмен на компанию. Она согласилась, и я пригласил ее в «Иллюзию». Там я напился — с ней, кстати, — дальше ты знаешь, как бывает. Так что у тебя были все шансы сменить руководство.
— … — пораженно выдохнул Димыч.
— Ты хотел сказать, мистика? — уточнил Елагин.
— Да какая уж там мистика, — махнул рукой друг, — … полный.
И ушел, прихватив своих парней. Никита с рекордной скоростью принял душ и, ступая как можно тише, вошел в спальню. Горел ночник, в углу тенью высилась гора чемоданов — прибыл багаж из аэропорта. Никита присел на край кровати и смотрел на свою семью, пытаясь унять колотящееся сердце и признаваясь себе, что это лучшее зрелище в мире.
Данька спал, как морская звезда, раскинув в стороны руки и ноги, одеяло сползло в сторону, Никита вернул одеяло на место, заботливо подоткнув по краям и несколько раз втянул воздух возле макушки ребенка, осторожно касаясь губами стриженого затылка.
Саломия улеглась поверх одеяла, подложив под щеку сложенные ладошки, и Никита в который раз за сегодняшний день поразился, что все это не сон, он не спит, а вполне наяву видит ее тонкие изщные запястья, шелковистый водопад волос, узенькие ступни и игольчатые изогнутые ресницы.
Осторожно лег и прижался со спины, одну руку просунул ей под голову, а вторую положил на живот, поглаживая его и рисуя пальцами узоры через ткань. Он чувствовал, как из души уходит что-то темное и вязкое, а взамен наполняется родным и уютным, и эти ощущения дарили чувство всепоглощающего счастья, грозившего затопить его по самую макушку.
Саломия заворочалась под руками Никиты, зашевелилась, а потом вдруг провернулась в его объятиях, и они очутились лицом к лицу. Никита не смог сдержать счастливой улыбки.
— Привет, родная! Я тебя разбудил?
Саломия молча разглядывала его, а потом взяла за затылок и притянула ближе. Никите не нужно было дважды повторять, он с готовностью накрыл ее губы, запустив руки в волосы. А потом начал целовать.
Глава 43
Никита ушел, а Саломия еще сидела некоторое время, слепо уставившись в картину на стене. Подумать только, она еще рассуждала, простить или нет Никиту! Теперь все, сказанное Вадимом, представало в совсем ином свете, и Саломия внутри просто ужасалась сама себе, как она могла довериться Беккеру, точнее, ТАК безрассудно ему довериться?
— Мамочка, ты почему такая грустная? — Данька прижался к ней, обнимая за шею, и она запоздало сообразила, что сейчас ее сынок поднимет глаза и увидит папу с мамой в совершенно непотребном и недопустимом для семилетнего ребенка виде.
— Сыночек, пойди, пожалуйста, позови одного из охранников, скажи, что мне нужно, — и чуть ли не силой вытолкала мальчика из спальни. А потом стрелой метнулась к картине, сняла и поставила на пол лицом к стене.
Ей очень повезло, что Данька такой ненаблюдательный, пока что она была совершенно не готова отвечать на его вопросы, а ведь они непременно появятся. Можно, конечно, спрятаться за спину Никиты, но Саломии не хотелось. Она будет честной со своим сыном и скажет ему правду, какой бы неприятной не была эта правда. Ее мужа оболгали, а она палец о палец не ударила, чтобы разобраться, с головой окунулась в свои страдания, поэтому с Даниэлем обязательно придется поговорить. Но сейчас стоит побеседовать кое-с-кем еще.
