– Ну, и где ты шлялся? – спрашиваю немного сварливо. Брови хмурю, но на самом деле, мне хорошо. Я пытаюсь всё время улыбку сдерживать, иначе он скоро поймёт, что я – тесто, и начнёт месить из меня пирожки по своему усмотрению.
– Дела, любимая, важные дела, – целует он меня наскоро в нос и подхватывает визжащую Настюшку.
– Папа! – вопит наша принцесса и начинает ему рассказывать про «Пейсика и Басти» и заинтересованно осматривать драконовские руки: не может быть, чтобы папа ничего ей не принёс!
– Поцелуй папу, сокровище, – вымогает Арк у дочери, получает свой слюнявый поцелуй и достаёт из кармана мягкую игрушку. Какое-то апельсиновое лохматое нечто с глазами. Помпон на петельке.
– Вот, держи. Понравилось очень. Крокозябра какая-то инопланетная.
– Кокозяба, – послушно повторяет Настя и начинает пальчиком ковырять зелёный глаз монстрика.
Арк усаживается на лавочку и достаёт из кармана разноцветные резиночки. В этот раз – голубую и ядовито-жёлто-зелёную.
– Вот так, моя принцесса, вот так, – ловко расчёсывает он волосы и вяжет хвосты-метёлки фонтанами вверх.
Меня немного удивляют его действия, но у Арка с Асей – особые отношения, поэтому стараюсь не вмешиваться. Я ревную дочь к нему. Я носила её под сердцем, больше года находилась рядом и днём, и ночью. И вдруг я стала ей не так нужна, как раньше. Это и радость, и печаль одновременно.
Зато мне удаётся чуть больше спать – неплохое утешение за то, что маленькая копия легко приняла большого Дракона. С Костей, кстати, она не так мила и улыбчива, но, подозреваю, это потому, что у дяди Кости нет такой улыбки и ресниц. Волосы не такие густые, как у Аркаши. Я же вижу, как Ася сосредоточенно и пальцем в глаза лезет папе, и волосы на прочность испытывает. А Драконов только смеётся, освобождаясь осторожно из её цепких пальчиков.
Я краем глаза наблюдаю, как они воркуют, выкрикивают какие-то слова, прислонившись нос к носу. Смешные. Мои. Как две капли воды – поменьше и побольше.
А потом я вижу её. Идёт по аллее и смотрит по сторонам так, словно ей неприятно пахнет. Губы брезгливо поджаты. Ноги переставляет как ходули, будто боится вляпаться во что-нибудь. Ничуть не изменилась – всё такая же холёная, красивая, холодная. И противная, вероятно.
Я хочу предупредить Арка, но он сам её заметил. Встал с лавочки с Аськой на руках, но попыток привлечь внимания не делает. Рукой не машет. Смотрит лишь сосредоточенно, словно гипнотизирует.
Но Аркашу не заметить сложно. Высокий и красивый. Ему всегда оборачиваются вслед. На нём всегда останавливается женский взгляд. Вот точно так и сейчас: его не только дракономать заметила, но и мамы, бабушки, девушки.
Елена Николаевна спешит на всех парусах. Даже ногами нормально перебирать стала. И когда до нас остаётся несколько метров, Арк вдруг ставит дочь на ножки и, пришлёпнув по попке, отпускает её в вольное плаванье.
– Что ты делаешь, Арк? – кажется, я испугалась решительности в его взгляде. А Насте только того и надо – она уже давно вырывалась побегать. Наш моторчик без топлива.
Всё случается слишком быстро. Дракономать спотыкается и опускает глаза вниз. Судорога проходит по её лицу. Удивление, ужас, понимание. Мой коварный, коварный Драконов. Он знал: она опознает её по хвостикам, серым глазам и личику, что так похоже на его собственное. Если он понял, что Ася – его дочь, то мать его – тем более.
Я делаю шаг, чтобы предотвратить их знакомство, но не успеваю: Елена Николаевна, эта холодная дракониха, для которой встреча в скверике – нонсенс, оскорбляющий её эстетическое чувство прекрасного, вдруг падает на колени, прямо на асфальт. Своими божественными коленками – в пыль, чтобы, рыдая, обнять ребёнка.
Такого не ожидали ни я, ни Арк. Он растерян. Чешет в затылке. Аська принимается плакать и вырываться, а Драконова целует её неистово в хвостики и щёчки, прижимает к груди. Я даже не знаю, можно ли оторвать от неё дочь сейчас.
Пока я мучаюсь, Аркаша решает проблему: присаживается на корточки и осторожно размыкает руки матери, забирает заплаканную Асю. Она, всхлипывая, прижимается к его груди и с опаской поглядывает на чужую тётку, что напугала её.
– Поднимайся, мам, – подаёт он Елене Николаевне руку. Та, опираясь на его руку, встаёт с асфальта. Колготы на её коленях – в хлам, кожа ободрана до крови. Тушь размазалась и помада. Её сумочку я нахожу в ближайших кустах.
– Это Ася, моя дочь, – говорит Арк, как только мы все, потрясённые и переволновавшиеся, усаживаемся на лавочку. На нас глазеют, но сейчас важно успокоиться.
– Может, пойдём в дом? – бормочет Лика, но Арк останавливает её взглядом.
– А это Алла, если ты помнишь, – он не собирается жалеть мать. – Вижу по глазам – помнишь. Я женюсь, мам, в сентябре. На Алле. И усыновляю дочь. По твоей милости два года – в трубу. Ася росла без отца. Ты этого хотела, мам? Об этом мечтала? Чтобы твоя кровь и плоть не знала родных?
Дракономать идёт пятнами. Закусывает губу. Теряется. Сейчас она не похожа на холёную женщину «за тридцать», а вполне выглядит на свои под пятьдесят.
– Я же видела её с этим! – вскрикивает она невольно и пугается. Рот руками зажимает. Взгляд её мечется с меня на сына. Но он всё знает, поэтому спокоен.
– «Этот», в отличие от тебя, помог бескорыстно. И Алле, и матери Аллы. А ты…
Она прячет глаза, шмыгает носом, пытается достать платок из сумочки, но руки её трясутся.
– И всё же пойдёмте в дом, хватит, – вмешивается Лика. – Дома и поговорите нормально. Остынете. Не дело это – решать проблемы на улице.
Я с ней согласна. Лика идёт вперёд, как генерал, что уводит солдат с поля брани.
– Пойдёмте, – поднимаюсь и протягиваю руки, чтобы забрать Настюшку, но Арк мотает головой. Руки его бережные и успокаивающие. Дочь сидит в них, как в колыбели. Нос о футболку вытирает и улыбается уже. Драконова не сводит с внучки глаз.
– Пошли, – кивает Арк на аллею, и Елена Николаевна семенит споро, пытаясь приноровиться к широкому шагу сына. Возле дома она отстаёт, пропуская сына вперёд. В подъезде
