его голос в трубке.
Я втягиваю в себя воздух, чтобы ответить:
— Все хорошо. Как ты?
— Пока не знаю. Мне только что позвонила Марина, хозяйка квартиры, и сказала, что ты не собираешься продлевать срок аренды. Это правда?
Я разглядываю стеллаж со сладостями перед собой, слушая спокойный голос Бориса.
— Да, я приняла решение остаться с мамой. Не могу ее бросить. Прости… — мой голос немного охрип от волнения и прилива чувств.
— Это означает то, о чем я думаю? — незамедлительно поступает вопрос.
Я не в состоянии выдавить даже звука. В эту секунду рушится вся моя жизнь.
— Я всегда относился к тебе, как к взрослой, — звучит металлический голос Бориса. — Очевидно, ты знаешь, что делаешь. Прощай.
Конечности слабеют, и я как подкошенная оседаю на пол. Грудь рвет на части. Я закрываю глаза, ощущая внутри бесконечное опустошение и тьму.
Борис
Последнюю встречу я отменяю и прямиком из офиса еду домой. Гостиная встречает меня непривычной тишиной. Без дочери дом опустел и стал походить на склеп. Своей бьющей через край энергией и смехом она вдыхала в него уют и жизнь.
Сбросив пиджак, я иду на кухню и откупориваю бутылку виски. К алкоголю я равнодушен — не люблю искусственное расслабление, но сейчас выпить пару стаканов можно назвать необходимостью.
Я думал, что развод с Викой стал апогеем моего эмоционального раздрая, но ошибся. Оказалось, им стала Сона и ее решение пожертвовать собственным будущим ради спокойствия других людей. Наверное, этого стоило ожидать, вступая в отношения с той, кто на двадцать лет младше. Едва ли девятнадцатилетняя девушка, едва покинувшая родительский дом, смогла бы в одночасье стать полностью независимой от чужого мнения и не поддаваться на провокации окружающих. Это приходит с опытом, а она только жить начала.
Опрокинув глоток горького пойла, я морщусь. Вроде умом все понимаю, что ожидаемо было и что на этот выбор она имеет право, но внутри все равно погано. Сильно привязался я к ней. Хотя для чего себя обманывать? Нужно вещи своими именами называть: Сону я полюбил даже сильнее, чем Вику в свое время. Но если с матерью Лены у нас часто не ладилось, из-за чего мы даже расставались, то с этой девочкой мне было удивительно комфортно с самого начала. С характером, но не склочная, застенчивая и смелая одновременно, она заставила меня поверить в возможность неравных отношений.
Хотя до последних событий явной разницы в возрасте между нами я не ощущал и даже более того, непроизвольно сравнивая ее с Викой, отмечал, что во многих моментах Сона ведет более зрело. Чего стоит то, как мастерски она уговорила меня отпустить Лену в Адлер. Бывшая жена не славилась подобным дипломатизмом, предпочитая пускать в ход либо шантаж, либо слезы.
Почувствовав, как обмякает тело, я бреду в гостиную и опускаюсь в кресло. Включаю телевизор для фона, чтобы уничтожить гнетущую тишину. Взгляд по привычке падает на экран телефона — проверить не пришло ли сообщение от Соны. Оно конечно не пришло. Вчера она объявила о том, что остается с матерью, и я это принял.
К моменту, когда в прихожей неожиданно хлопает дверь, мои рефлексы настолько притуплены алкоголем, что голова поворачивается на шум с опозданием. У меня даже не получается удивиться при виде Лены, ворвавшейся в гостиную.
Ее лицо, такое же воинственное, как и в последнюю нашу встречу, становится растерянным. Взгляд перебегает со стакана в моей руке на работающий телевизор.
— Какими судьбами? — спрашиваю я, с удовлетворением отмечая, что голос звучит ровно.
Дочь поджимает губы, вновь вживаясь в образ разгневанной амазонки.
— Пришла забрать кое-какие вещи. А где Сона? Дом наконец-то свободен, и ничто не мешает вашей любви.
Был бы я трезв, осек бы ее сарказм. Сейчас же могу лишь усмехнуться.
— Сона забрала документы из университета и вернулась домой. Ее мать попала в больницу с сердечным приступом после звонка одного доброжелателя. Ей сказали, что Сона спит со мной за деньги.
Я тянусь к бутылке, чтобы налить еще. Наверное, неправильно позволять дочери видеть себя в стельку пьяным. Хотя… Всю жизнь я старался быть для нее неуязвимым, чтобы ни на секунду не поставить под сомнение свой родительский авторитет. И что в итоге? При первом промахе она обвинила меня во всех человеческих грехах и сбежала к матери. С детьми, как не старайся, везде соломы не подстелить.
— Что застыла? — иронизируя я, заметив, что дочь не уходит. — Машину тоже можешь забрать. Ключи лежат на кровати в твоей комнате.
— Я никуда не звонила и ничего не говорила, — произносит она дрожащим голосом. — Клянусь, что это не я.
В чем-в чем, а в этом я не сомневался. Это могла сделать только Вика. Не знаю, что послужило причиной: месть за сбежавшего любовника или то, что украшения, к которым она привыкла, теперь получает другая, но бывшая жена до этого опустилась.
— Я в курсе.
— Думаешь, это мама сказала? — потерянно звучит через паузу. — И как тетя Ира сейчас себя чувствует? Ее уже выписали?
— Насколько мне известно, она уже дома. Сона за ней ухаживает.
Вопрос о причастности ее матери к звонку обхожу намеренно. Вопреки уверенности бывшей жены в том, что Лена перестала с ней общаться по моему требованию, я никогда на этом не настаивал. Слишком мелко. Дочь не дура, и сама вправе сделать нужные выводы.
— И, что, она теперь навсегда там останется? Переедет обратно в это захолустье? С ее-то мозгами?
Вчера я задавался тем же самым вопросом, и ответ был неутешительным. Ведомые чувством вины, люди часто совершают ошибки, последствия которых возможно оценить лишь спустя годы.
— Насколько мне известно, ты тоже приложила свою руку к тому, что пребывание Соны в университете стало невыносимым. — Поставив стакан на журнальный стол, я сосредотачиваюсь взглядом на дочери. — Так что, да. Вероятнее всего, там она и останется.
Лицо Лены покрывается бурыми пятнами, и она отводит глаза. Несмотря на всю плачевность ситуации, в этот момент я чувствую странное удовлетворение. Потому что в отличие, от матери, ее совесть никуда не делась.
Вся неделя тянется удушающе медленно. Телефон молчит, я погрузилась в учебники и заботу о маме. Как будто ничего и не изменилось в моей жизни... Порой мне даже
