— Мне нужны подробности.
Я смотрю на стаканчик, зажатый в руке, и понимаю, что сбоку написано незнакомое имя.
— Кто такая Кристен?
— Понятия не имею. Я собиралась сделать заказ, очередь была длинной, а заказы на вынос стояли рядом, и никто их не трогал. Поэтому я бросила немного денег в банку для чаевых и схватила готовый кофе. Никто ничего не сказал. — Она пожимает плечами. — Кристен заказывает хороший кофе. Запомню. А теперь перестань меня отвлекать. Рассказывай, что случилось?
Я подробно рассказала о горячем, безумном, слишком долгом сексе, который у нас был сегодня днем, и как в меня вколотили гвоздь, только не в сексуальном плане. Кейт смеется, потому что это все, что вы в силах сделать, когда дело доходит до того дерьма, которое происходит в семействе Беккетов.
Ноа возвращается примерно через час, и я сразу понимаю, что что-то не так.
— Я посижу с детьми. — Кейт тоже это чувствует и быстро ретируется.
Ноа кивает, ждет, пока она закроет дверь, а затем его взгляд скользит к моим глазам.
— Как ты себя чувствуешь?
— Я зла. — Мой ответ однозначен, потому что, как я уже говорила, меня раздражают болеутоляющие. Как будто они производят прямо противоположное действие тому, для чего были прописаны врачом.
Медленно сглотнув, он шагает вперед и садится на край кровати, своей рукой находит мою. Он сжимает ее один раз.
— Мне, правда, жаль.
— Поэтому ты так расстроен?
— Я не расстроен. — Он пожимает плечами. — Просто ненавижу больницы.
От эмоций в груди перехватывает дыхание. Всегда происходят такие тонкие напоминания, которые, кажется, выбивают из вас весь дух. Крохотные детали, которые вы, казалось, забыли, а потом вспоминаете. Мара. Не то чтобы память о ней ускользнула из моей головы. Это не так. Такого никогда не произойдет. Она навсегда останется частью нас. Но когда люди говорят, что со временем становится легче, думаю, что в каком-то смысле, они правы. Становится легче улыбаться, чувствовать, что ты снова можешь жить. А потом все возвращается, и вы вспоминаете об этой боли, и снова как будто возвращаетесь в тот момент, когда все изменилось. У Ноа перехватывает дыхание, когда он замечает мои слезы.
— Я не хотел тебя расстраивать. Просто… Это место, запахи, это все… она. И я ненавижу то, что у меня остались такие воспоминания о ней.
Несмотря на то, что я хочу врезать ему за инцидент с гвоздем, я беру его за руку и улыбаюсь сквозь слезы.
— У нас есть и хорошие воспоминания о ней.
Его блестящие от слез глаза находят мои:
— Да, дорогая. Определенно, есть.
Как бы больно ни было думать о ней, гораздо легче переносить это рядом с Ноа. Сначала он закрылся от меня, и вот он здесь: делится со мной, почему выглядит так, словно хочет сжечь больницу. Мне нравится думать, что мы прошли долгий путь с той ночи в отделении неотложной помощи, когда он порезал руку. Жаль, что мы не смогли удержаться от того, чтобы снова не оказаться в гребаной больнице.
***
В конце концов, врачи оставляют меня до вечера, потому что принимают мой гнев за осложнение. Тем же вечером Кейт с Джейсоном приходят с мальчиками и пиццей, а затем, конечно же, Боннер и Эшлинн со своей новорожденной дочерью Хейли. Ей всего месяц, и она чертовски прекрасна. Еще бы! Посмотрите на ее родителей. Фин не любит Хейли. Полагаю, она воспринимает ее как соперницу. Когда дочь замечает Хейли, она цепляется за ногу Боннера, и он тут же ее обнимает.
— Больно? — спрашивает Боннер, держа Фин на руках, как настоящий профи.
Меня удивляет, что он за одну ночь превратился из паренька, живущего по-соседству, в горячего молодого папочку-соседа. Не смейте говорить об этом Ноа, но я наблюдаю, как он косит лужайку без рубашки. Если вы ему расскажете, то я буду все отрицать.
— А как ты думаешь, Боннер? — спрашиваю я, все еще злясь на весь мир.
Входят Чарли и Стив с Гретхен. Они почти не разговаривают, потому что Джейден обрюхатил Эллу. Да ладно, шучу. Она еще не молодая мамочка, но они точно уже занимаются сексом. Стив застукал их на диване в гостиной, и это его не очень-то обрадовало.
Я улыбаюсь им, пока они разговаривают с Кейт, а затем смотрю на Боннера, который переводит взгляд с Фин на меня и пожимает плечами.
— Судя по тону твоего голоса, думаю, что да.
Посмеиваясь, Ноа протягивает мне пакет со льдом:
— Ей дали обезболивающее. От них Келли злится. Я пытался предупредить врачей, но они не послушали.
Я кидаю в него пакет со льдом, при этом намеренно прицелившись в его больной палец.
— Засунь его себе в задницу, Ноа.
У нас все хорошо. Все в порядке. Но сейчас я его слегка ненавижу. Муж ухмыляется, стиснув челюсти, потому что, думаю, палец у него болит. Он улыбается Боннеру.
— Понимаешь, что я имел в виду?
Эшлинн сидит рядом со мной и кормит малышку Хейли. И да, Севи уделяет этому особое внимание. Ненавижу это говорить, но он еще не перерос фазу грудного вскармливания.
— Как, черт возьми, тебе в ногу забили гвоздь?
— Ноа не запер дверь, — говорю я, потому что, если Ноа сможет бросить меня под автобус своим грубым комментарием, то я прихвачу его с собой.
Ноа стонет, гневно поглядывая на меня.
— Я думал, что запер.
Кейт подходит к нам и плюхается рядом со мной с бутылкой вина.
— Извини, детка, нельзя смешивать алкоголь с наркотиками.
Я пожимаю плечами. Честно говоря, звучит не очень заманчиво. А вот шоколадный торт подойдет. В конце концов, я уговариваю Хейзел принести мне кусочек, а затем она обнимает меня.
— Мама, я отдала Августу пять долларов. Он сказал, что это на сберегательный счет. На что он копит?
— Вот засранец, — рычит Кейт. — На прошлой неделе, когда Ривел был в гостях у Боннэра, он взимал с людей по десять долларов за возможность просто пройти по улице.
— Рив узнал об этом и даже помогал ему, — рассмеялась Эшлинн. — Он дал автограф леди из ТСЖ, а Август положил в карман пятьдесят баксов.
— Мелкий жулик… — возмущенно вздыхает Кейт. — Завтра он купит мне кофе. — А потом улыбается. — И между нами: я бы заплатила деньги только за то, чтобы посмотреть на Ривела Слейда.
— Он такой красавчик, — кивает головой Эшлинн, укладывая Хейли повыше на плечо, чтобы та отрыгнула, а потом поворачивает голову и видит, что Боннер хмурится, — если тебе нравится энергетика рок-звезды.
Мы все смеемся, потому что знаем, что это правда.
Остальную часть вечера Оливер хвастается размерами своей рыбы перед все той же безумной компанией из Санта-Барбары, которая изменила нашу жизнь за прошедший год. Мне нравится думать, что мы с Ноа наконец-то взяли себя в руки и поговорили, но на самом деле, не думаю, что без них это произошло бы.
Позже, тем же вечером, Ноа помогает мне подняться в нашу комнату и укладывает на кровать.
— Я уже говорил, что мне очень жаль. Ты должна просто отпустить это.
Поправив подушки за головой, я смотрю на него «да пошел ты на хрен!» взглядом. Я по-прежнему зла, и он прав: обезболивающее делает меня такой.
— Не могу поверить, что ты не запер дверь.
— Как уже говорил, я думал, что сделал это, — улыбается он.
— Очевидно, ты ошибался — Я смотрю на него, сидящего рядом со мной на кровати. — Типа того, как ты думал, что удалил?
Муж прищуривает глаза. Он точно знает, о чем я говорю. Вам лучше поверить, что он это задницей чувствует. Помните, я сказала, что вернусь к этому? Сейчас самое время.
Я беру его телефон с тумбочки.
— Ты его удалил?
— Может быть, — приподняв бровь, отвечает он.
— Иисусе, Ноа… — всплеснув руками, говорю я. — Что, если кто-то еще найдет его? Удали.
— Нет, пока ты не посмотришь его со мной.
— Что? Никогда. Мы не будем его смотреть.
— Тогда я оставлю его.
— Господи, блядь. Отлично! Давай посмотрим. Дай мне пакет со льдом.
Ноа протягивает мне лед, держа телефон в руке, и на его чертовски горячем лице появляется самая большая ухмылка в мире.
