я вскакиваю из кровати.
— Джон, это ты? — спрашиваю я.
Я нахожу его склонившимся над консольным столиком, в полубессознательном состоянии, от него разит выпивкой. На полу осколки от вазы, которую он, должно быть, опрокинул, а его светло-серая толстовка с капюшоном разорвана и покрыта пятнами, как будто он несколько раз падал, его брюки в таком же состоянии.
Но когда я вижу его глаза, моё сердце разрывается на части Опухшие, красные и совершенно пустые. Он определенно здорово потрудился над собой, напившись до беспамятства.
— Джон, малыш, что ты с собой сделал? — пытаюсь усадить его за плечо, но он лежит мертвым грузом.
Услышав мой голос, он поворачивает голову в мою сторону, и на его губах появляется слабая улыбка.
— Тыыыыыыы лювишь миня, Ангел? — его язык заплетается, но я смола разобрать слова, хотя и с трудом.
— Давай сейчас не будем об этом, ладно? — отвечаю я. — Давай просто уложим тебя в постель.
— Ты значииш для меняяяя всёёёёё.
— Я знаю, детка. Ты для меня тоже. Можешь пройтись со мной?
Я пытаюсь стащить огромное тело Джона со стола-консоли, но я тут же падаю на пол, а Джон падает вперед, на меня. Я чувствую острую боль в левом запястье, когда пытаюсь смягчить падение.
— О, чёрт.
Я оглядываюсь и вижу, что он полностью отключился. Я почти уверена, что в какой-то момент его вырвет, поэтому я отмахиваюсь от боли и переворачиваю его на бок, затем беру несколько запасных одеял и подушек и кладу их на пол. Я подкладываю одно одеяло под Джона и поддерживаю его подушкой, затем заворачиваю нас в другое одеяло и обнимаю его огромное тело сзади.
Проходит несколько минут, и его дыхание начинает выравниваться. Беря его руку в свою, я переплетаю наши пальцы, как Джон делал со мной так много раз раньше. Я знаю, что завтра он не вспомнит моих слов, но, когда я шепчу их ему на ухо, я надеюсь, что на каком-то подсознательном уровне они найдут отклик в нём.
— Ты достойный Джон, и ты значишь всё для стольких людей, особенно для меня. Ты изменил мою жизнь, и я люблю тебя.
Я засыпаю, чувствуя себя комфортно, зная, что он здесь, со мной в безопасности.
НЕДЕЛЮ СПУСТЯ
— Мы сможем разобраться со всем этим ближе к пасхальным каникулам, но я не могу дождаться встречи с тобой, мам. О, может быть, мы наконец посетим Ванкувер. Если желудок Лиама выдержит переправу. Его тошнит от одного вида открытой воды, — хихикает Дарси.
Я смеюсь в трубку, пока шинкую овощи для традиционного британского воскресного обеда, который готовлю для родителей Джона и Адама. Я выбиваюсь из графика, а Джона всё ещё нет дома. Он опаздывает больше чем на час, и от него нет никаких вестей.
— У него никогда не было крепкого желудка. Помнишь, как Джек заболел на Рождество и стал белее простыни?.
Она хихикает ещё громче.
— Да, помню. Наверное, правильно, что он изучает архитектуру, а не медицину.
— Очень правильно.
— Как дела с Джоном? Ты полностью переехала и обустроились?
Я останавливаюсь и зажмуриваю глаза. Держи себя в руках.
— Да, всё здорово. Я как раз готовлю для воскресного ужина; к нам приедут его родители и Адам… — я смотрю на свои умные часы и вижу изумрудный ремешок, который купил мне Джон, — ещё одно напоминание о мужчине, в которого я влюбилась, но который отсутствовал в моей жизни последнюю неделю. — О, чёрт, минут через тридцать. Милая, мне нужно идти, но я позвоню тебе позже, хорошо? Люблю тебя.
Мы завершаем разговор, и я переключаюсь в режим паники. Я даже не начала готовить тесто для йоркширских пудингов, а на кухне полный бардак.
Где он, чёрт возьми?
Я хватаю телефон и отправляю ему ещё одно сообщение.
Я
«Твои родители и Адам будут здесь через полчаса. Пожалуйста, скажи мне, что ты уже в пути.»
Ничего. Проходит ещё десять минут, а он даже не прочитал моё сообщение.
Стараясь сохранять спокойствие, я мечусь по квартире и заканчиваю с блюдами, затем убираюсь, накрываю на стол и надеваю любимое платье Джона. Я пытаюсь сделать всё, чтобы уловить хотя бы проблеск уверенности в том, что мой парень всё ещё где-то там. Мы всё ещё обнимаемся в постели, но секса как не бывало. Он либо слишком много выпил, либо слишком устал после спортзала и отключается, как только наступает ночь. Когда он понял, что я вывихнула запястье, пытаясь уложить его в постель той ночью в Нью-Йорке, он был опустошен тем, что, по его словам, “он причинил мне боль”. Это была случайность, но он так не считал, для него это была ещё одна причина ненавидеть себя.
Джон безоговорочно любит самых близких ему людей. Он самый щедрый человек, которого я знаю, когда дело касается его сердца и того, что у него есть, но я всё ещё пытаюсь найти способ достучаться до него, когда дело доходит до того, чтобы обратить эту любовь на себя самого, и я начинаю сомневаться, смогу ли я когда-нибудь достичь этого. Его проблемы с психическим здоровьем явно глубоко укоренились, и, помимо терапии, он использовал лишь что-то временное, чтобы продолжать функционировать. Способы заглушить боль и отвлечь свой разум.
Лифт, ведущий прямо к нашей квартире, подает звуковой сигнал, оповещая о том, что у нас гости. Как раз вовремя, а его всё ещё нет.
Я смотрю в зеркало и ещё раз поправляю прическу.
Ты можешь это сделать.
— Ты определенно можешь снова готовить для нас, Фелисити. Ты явно разбираешься в готовке. Хотя, я не думаю, что буду есть что-то ещё в течение следующей недели! — Дженни одарила меня со своей обычной лучезарной улыбкой, но настроение сегодня было совсем не таким. Семья Джона была здесь и ела в течение последнего часа, но от Джона по-прежнему не было ни знака, ни весточки. Я прикрыла его, сказав, что он задержался на тренировке, и я действительно надеюсь, что так оно и было.
Я встаю из-за стола и начинаю собирать посуду.
— Рецепт Павлова мне передала мама; я могу прислать его вам, если хотите?
— Это было бы чудесно, милая. Тебе помочь помыть посуду?
— Нет, — отвечаю я, всё ещё сохраняя маску. — Просто отдыхайте, я справлюсь.
Я удерживаю посуду обеими руками, радуясь, что мое запястье быстро зажило, и делаю глубокий вдох, когда добираюсь до кухни.
