Благодаря усилиям Ноэля доходы парижского филиала стали расти не по дням, а по часам. Он обнаружил к тому же, что человек, руководивший филиалом, тот самый, который так не понравился при первой встрече Риве, клал большую часть доходов корпорации себе в карман и на эти деньги широко содержал одну бестию из Довиля. Человека этого немедленно уволили, а Ноэль занят, его место. Еще через полтора года работа филиала пошла как по маслу.
Годом или двумя позже он женился на сицилийской аристократке. Свадьба эта стала событием в высших кругах общества. Рива. будучи постоянно в разъездах между Вашингтоном и Палм-Бич, Нью-Йорком и Далласом, слышала о роскоши, с которой была отпразднована свадьба. Некоторые мелкие пакостники, не приглашенные на свадьбу, распускали слухи, что количество телохранителей сицилийских донов на свадьбе вдвое превышало количество гостей. Рива не могла ни подтвердить, ни опровергнуть эти слухи. Они с Космо были приглашены на свадьбу, но не присутствовали на ней.
Они посетили молодоженов полтора года спустя. Как выразился Космо, это была инспекционная поездка в революционный парижский филиал. Но Рива думала, что истинной целью поездки было желание Космо увидеть свою первую внучку. Девочку назвали Коралией в честь матери Ноэля. Отец и сын не виделись много лет. Ноэль изменился, несомненно. Это было понятно, учитывая все, что ему пришлось пережить во Вьетнаме. Но Рива была огорчена, увидев его столь прямолинейным и безапелляционным в суждениях. Единственный предмет, о котором они могли спокойно разговаривать с отцом, был бизнес. Поэтому значительную часть времени они провели, обсуждая ту или иную сферу деятельности «Столет корпорейшн». Рива, давно занимавшаяся менеджментом и способствовавшая тому, что деятельность корпорации распространилась на сахар и хлопок, масло, страхование морских перевозок и многое другое, без труда следила за их дискуссиями. Но что толку? Общение по столь узкому кругу вопросов не доставляло никакого удовольствия. Констанция не могла участвовать в подобных обсуждениях, да и не стремилась, поэтому никаких оснований для очевидной ревности у нее не было.
Развод, последовавший за рождением второго ребенка, прошел тихо и незаметно. По крайней мере, гак казалось с другого берега Атлантики. Ноэль объявил об этом, как о чем-то малосущественном в конце одного из своих ставших обычными телефонных разговоров. Он звонил теперь каждые две-три недели. Несколько месяцев спустя он прилетел в Луизиану на специальное собрание руководителей корпорации. Именно тогда Ноэль отвел Риву в сторону и спросил, как давно отца осматривал врач.
Какое-то время назад врач обследовал его. Но Космо практически не болел. Он был умерен в еде, достаточно много ходил пешком, не курил и мало пил. Единственной его «дурной» наклонностью была страсть к работе.
Казалось, ему бы жить до ста лет, но он едва дожил до семидесятилетия.
Когда ему поставили окончательный диагноз и он услышал страшное для многих слово «рак», он послал за Ноэлем. Голос крови восторжествовал. Для Ривы было совершенно очевидно, что «Столет корпорейшн», для которой сам Космо столько сделал, перейдет под контроль Ноэля. Это было бы справедливо. Она была потрясена, узнав, что занесена в список совладельцев, с равными правами и властью.
Но это было не единственное потрясение тех дней. Однажды поздно ночью, когда Космо тихо лежал в постели и комната его была освещена одной лишь прикроватной лампой и небольшой лампочкой, прикрепленной к книге, которую Рива читала мужу, он вдруг позвал ее.
— Да, Космо, — сказала она, откладывая в сторону книгу и немедленно поднимаясь, чтобы подойти к нему. — Я здесь. Тебе больно?
Он покачал головой:
— Нет еще. Я хочу что-то сказать…
— Принести воды? Или судно?
Тень раздражения промелькнула по его лицу и исчезла. Он говорил, и слова его прерывались болью, вызываемой жидкостью, которая неумолимо накапливалась в легких.
— Я должен тебе сказать. Я лгал. Тогда, на острове, я лгал.
Что-то шевельнулось внутри Ривы, но она сдержалась. Или ей лишь показалось, что чувство ее никак не отразилось на лице.
— Что ты имеешь в виду? Лгал о чем?
— Ноэль никогда не говорил того, что я тебе тогда сказал. Он никогда не пытался встать между нами. Если он и любил тебя, то просто потому, что был влюблен.
Его слова вонзились в Риву, как острые ножи. Но самое удивительное было не в самих словах, а в том, что они до сих пор причиняли ей боль. До сих пор.
— Но зачем же ты солгал? Что заставило тебя это совершить?
Он глядел на нее, и испарина выступила на его редких, почти белых волосах, его угасающие глаза были полны мольбы.
— Я боялся. Бог простит меня, но я боялся собственного сына. Я боялся, что ты полюбишь его. Поэтому я отослал его. Я прогнал его.
Слезы образовались в уголках его глаз и побежали струйками по впалым щекам. Она смотрела на него с болью — ей было жаль его, было жаль себя. Было жаль Ноэля. Она простыней осторожно вытерла слезы Космо. Затем взяла его за руку.
— Неважно, он вновь вернулся, — сказала она.
— Я и ему налгал. Я сказал ему, что ты пытаешься его соблазнить, чтобы потом во всем обвинить его и чтобы я лишил его наследства.
— Бог мой, — прошептала она.
— Я сделал тебе больно. Прости меня. Прости меня…
Она несколько раз кряду вдохнула и выдохнула, чтобы унять острую боль, возникшую за грудиной. Наконец сказала:
— Мне не больно, не беспокойся. Это все давно не имеет никакого значения.
— Это имеет, имеет значение! Но я себе самому делаю значительно больнее. Я никогда не знал, как бы ты себя повела. Если бы ты меня любила так, как я тебя.
— Я тебя люблю. — Она прижала тыльную часть его ладони к щеке, чтобы скрыть капающие из глаз слезы.
— Да, конечно, ты любишь меня, — повторил он со вздохом, но не верил тому, что говорил.
Час спустя он издал еще один длинный вздох, и дыхание его остановилось. Рука Космо все еще лежала в ладони жены.
Сидя в полутемной комнате рядом с кроватью сестры, Рива потерла виски кончиками пальцев.
Так много любви, так много боли и так много лет. Насколько безжалостен был Космо, чтобы разлучить ее и своего сына. Иногда она задавала себе вопрос: а знал ли об этом Ноэль, не специально ли вызвал его к себе Космо, чтобы во всем повиниться? Но если и так, за последние полгода Ноэль это никак не показал.
Ну а чего она, собственно, ожидала? Она и Ноэль уже не молоды и не безрассудны, не поддаются первому импульсу, как это свойственно юности. Между ними стояла стена негодования и подозрения.
И тем не менее там, в темном лимузине, он поцеловал ее. Зачем? Неужели лишь ради удовлетворения мужского инстинкта доминировать — пусть на физическом уровне, если он не в состоянии доминировать на деловом? Или в знак памяти о его отце? Или он и на самом деле все еще желал ее?
