Существо в красном тюле и кружевах, парче и жемчуге, с огромным головным убором, похожим на тюрбан, в маске из красных перьев медленно, с горделивой осанкой шествовало по мощеной площади; казалось, что оно почти парит над землей. Женщина остановилась ненадолго, элегантно склонила голову, сделав грациозный жест рукой, поклонилась, вновь подняла голову и, как в замедленной киносъемке, пошла дальше.
— Не фотографируйте, — пусть лучше это останется зыбкими картинами в голове или чувствами в сердце, чем если пытаться перенести все эти маски на бумагу. Они потеряют весь свой блеск и жизнь, даже если фотографии будут цветными, профессионально сделанными и самого лучшего качества. Маски околдовывают только в реальности, которая сама как мечта и остается в вас как внутренняя действительность. Ведь и сновидения исчезают, когда пытаешься передать их словами. Венеция — это сказка, а сказки остаются живыми только в воспоминаниях и ощущениях. Кто знает это лучше, чем вы, сударыня?.. И когда в среду вы будете уезжать отсюда, вы уже будете иной, чем теперь. Вы уедете обогащенной, обогащенной этими незабываемыми впечатлениями. Обогащенной… подумайте над этой фразой.
В отеле нас приняли очень приветливо; господа из бюро регистрации были крайне предупредительны и внимательны. Лифтер поставил наш багаж в кабину и показал нам комнаты. Моя вся была выдержана в темно-красных тонах. На большой кровати лежало покрывало из вышитого сатина с толстыми кистями и золотыми шнурами; длинные тяжелые шторы из бархата цвета красного вина спадали на мягкий разноцветный ковер. По стенам висели картины венецианских пейзажей, соседствуя с зеркалами в овальных, ручной работы рамах в стиле барокко, и как венец всего этого великолепия — огромная ванная комната из светлого мрамора, с огромной же ванной, в которую я сразу же пустила воду из золотых краников.
Торак стал прощаться, собираясь пойти в свой номер.
— Возьмите с собой шляпу и солнечные очки, уважаемая, — крикнул он уже из прихожей. — Я не хочу, чтобы вас постоянно останавливали немецкие туристы. — До скорого!..
Я погрузилась в послеобеденную дремоту, довольно легкую и приятную, а когда проснулась, солнце высоко стояло в небе. С маленького балкончика, огражденного кованой решеткой, выкрашенной в белый цвет, можно было видеть узкие переулочки между высоких, живописных, старых домов, романтические садики на крышах, с растениями в горшочках, балконы напротив, с развешанным для просушки бельем, а под ними — пробегающую водную магистраль, с темной, бурлящей водой, где поток нес всякую гниль и водоросли. Время от времени моих ушей достигали далекие детские возгласы, тихая музыка и шум голосов. Все это слагалось в сладкую, меланхоличную тысячелетнюю мелодию красоты, грации, изящества и упадка.
Любовь и смерть были здесь парой, красота и грусть — крестниками Эроса и смерти.
И глубокий покой снизошел на мое измученное сердце, дав возможность дышать полной грудью. Я вдыхала легкий весенний воздух, вместе с ним — время от времени — запах плесневеющих домов, гнилого дерева, водорослей, иногда мочи и отбросов, потом снова табака, вина и жареного мяса.
В два часа пополудни мы предприняли долгую прогулку по Венеции. Мы прошлись по площади, которая в тот момент была полна людьми всех национальностей. Солнце светило по-весеннему ярко, собор Святого Марка с его светящейся золотой мозаикой высился в ясном, голубом небе.
— Вы обязательно должны посмотреть базилику изнутри! — сказал Торак. — Пойдите сюда, любовь моя, я покажу ее вам!
Мы вступили в огромный, сумрачный неф через древнюю входную дверь и остановились на мозаичном полу, выложенном вручную из миллионов маленьких камешков, воспроизводивших все цветовое многообразие природы. Перед нами навечно застыли бесценные фигуры святых, каменные балконы с ажурными перилами, мощные колонны и стеновые панели из старого мрамора, скамьи для коленопреклонений и просто скамейки из темного, точеного дерева, громадные кованые светильники — и надо всем этим парил огромный купол с золотой мозаикой и изображениями святых. Как огромное, темное материнское чрево объяла нас базилика и лишила дара речи от изумленного восхищения.
При выходе из церкви нас ослепил свет на площади, белой от яркого солнца. Мы невольно подняли руки к глазам, защищаясь, и стояли так некоторое время, привыкая к его слепящей силе. Так, должно быть, происходит при рождении, — подумала я тогда, — только во много раз сильнее.
Почти три часа мы бродили по городу, заходя в музеи и на выставки, разглядывая картины впечатляющей силы и красоты, примеряя шляпы в салонах и разнообразные карнавальные маски в бесчисленных магазинчиках. Я в своей жизни никогда еще не видела таких произведений искусства: лица ангелов, гримасы чертей, волшебники, принцессы, демоны и кобольды из царства духов — все были сделаны в виде масок. Под конец мы остановились перед магазином, торгующим историческими костюмами. В витрине красовались парчовый, расшитый жемчугом наряд времен королевы Елизаветы английской, рядом — костюм мушкетера из красно-черного бархата и изумрудно-зеленое бальное платье из чесучи. Я не могла оторвать зачарованного взгляда, театральная кровь бурлила, с возгласами восхищения я переходила от одного наряда к другому, не заметив, что Торак скрылся в глубине магазина. Я уже собиралась идти искать его, когда он снова выскользнул из дверей.
— Одно небольшое дело… — с лукавым видом ответил он на немой вопрос, и мы двинулись дальше. Казалось, что Торак совсем не устал, хотя такие расстояния пешком, очевидно, давались ему много труднее, чем мне. Я в очередной раз позавидовала его неистощимой энергии.
Уже ближе к вечеру мы сделали небольшой перерыв в кафе «Лавена» и договорились об ужине в восемь часов, когда вернемся в отель.
— Вы обязательно должны там поесть, сударыня! — сказал Торак. — Это ваш долг в Венеции. Это, конечно, сильно облегчит кошелек, но зато оставит незабываемые впечатления.
Перед нами через огромные окна открывался потрясающий вид на море, официанты бесшумно и с достоинством скользили среди гостей, а еда — я заказала замысловатую семгу с молодым шпинатом, а Торак отбивную с фасолевым маслом и картофельные крокеты — была в самом деле поэмой, это было гурманство особого рода, оправдывавшее возложенные надежды.
После еды мы, прогуливаясь, отправились по залитой лунным светом Венеции обратно к отелю. Витрина на витрине, платья ручной работы и изысканнейшего вкуса, ручной же работы стеклянные изделия, кованые старинные сундуки и лари…
— Что еще есть прекрасного в Венеции, сударыня? — спросил Торак, остановившись посреди мощеной площади. — Помимо впечатляющих строений, достопримечательностей и прекрасных магазинчиков?
