Дрю замечает, что я смотрю на дно пустого стакана, прежде чем вытащить бутылку Джеймсона из буфета. Откупорив его, он наливает в мой стакан виски на три пальца, прежде чем осторожно вернуть бутылку на место.
— Готово, Лен. Похоже, тебе это нужно, — кивает он, жестом предлагая мне сделать глоток янтарной жидкости, которая чуть светлее, чем глаза Рейна.
Да чтоб меня.
Все постоянно сводится к нему.
Я в два глотка выпиваю содержимое своего стакана, наслаждаясь влагой, обжигающей мое горло. И жестом прошу Дрю налить еще. Он смеется и снова достает бутылку.
Вскоре я оказываюсь окруженным телами на диване, наконец-то достаточно расслабленным… А может, просто пьяным? Я больше ничего не чувствую, да мне и все равно. Я упиваюсь свободой, которую приносит опьянение. Мне нравится, что я даже не могу четко видеть, не говоря уже о том, что найти в себе силы думать об ублюдке, Киране Грейди, и той мерзкой хрени, которую он извергал из своего рта.
Нет, нет, нет, не думай о нем, мысленно повторяю я себе, но уже поздно. Стоило бы знать, что не удастся от него сбежать, даже если напьюсь.
Мой мозг зациклен на мыслях о Рейне, особенно о его проклятом рте. Я не могу насытиться им, какие бы мерзкие слова он не извергал.
И теперь начинаю понимать, что в Киране все так, как нужно.
На вкус он безупречен, словно спустился прямо с небес, но все, что делает — это пытается отправить меня в самые глубины ада. Киран, как яд, вызывающий привыкание, и я на него подсел. У меня не получается бросить, хотя я и знаю, что рано или поздно он сведет меня в могилу.
Со вздохом я встаю с дивана и неторопливо иду в ванную, где запираю дверь и в пьяном оцепенении прислоняюсь к стене. Комната начинает кружиться, и меня охватывает отвращение. Я обнаруживаю, что киплю от ненависти. К Рейну, к себе, ко всему проклятому миру.
Но что я презираю больше всего?
Любовь.
Кому вообще нужна эта хрень? Очевидно, не Рейну, потому что именно ее я готов был ему предложить. Ради Кирана я был готов поставить на карту все — свое сердце и гребаную душу. Дать нам шанс и быть с ним, несмотря на все, что вот-вот на него обрушится.
Черт, я бы солгал, если бы сказал, что уже не отдал ему и сердце и душу. Мы оба это знаем. С самого начала было очевидно, что я попал. Я отдал Кирану всего себя, а взамен он просто выгравировал свое имя на моем сердце, утверждая, что оно принадлежит ему, но никогда по-настоящему не желал им владеть.
Когда наши души соприкоснулись, это было не что иное, как божественное откровение, и на мгновение я подумал, все так и должно быть. Вот каково это — найти вторую половину. Свою родственную душу.
Человека, которому ты должен принадлежать до тех пор, пока ходишь по этой земле. Человека, который может залечить твои раны одним лишь взглядом, прикосновением или поцелуем. Того, у кого есть ключ ко всем твоим частичкам, о которых ты даже не подозревал.
Но с нами произошло совершенно иное.
Наши души скорее разрывали друг друга на части, чем исцеляли трещины, наслаждаясь возможностью парить в облаке страсти и разрушения.
***
Впервые в истории моей академической карьеры я пропустил занятия из-за чрезмерного употребления алкоголя. Мое тело болит от сна на полу в ванной, и я страдаю от похмелья. Меня тошнит, и больше всего на свете хочется кого-нибудь ударить.
К несчастью для меня, университет оплачивает мое образование только при условии, что моя левая рука будет жизнеспособна в течение четырех лет обучения.
Ублюдочное руководство, и их гребаная семантика.
Жду не дождусь следующего сезона, когда появится возможность сделать пару удачных бросков. Например, в чье-то лицо. В общем, неважно куда.
Поэтому тренировка в спортзале подходит как нельзя лучше, даже если с моим потом выходит ирландский виски. В буквальном смысле этого слова.
Ирландский.
Черт.
Рейн.
Я трясу головой, пытаясь отвлечься от мыслей о нем, вслушиваясь в музыку, которая гремит в тренажерном зале. Но вместо того, чтобы повторять слова песни Why Am I Like This, The Word Alive, все, что я слышу, это голос Рейна, снова и снова шепчущий мне «Abhainn» в ту последнюю ночь в шале, когда он поклонялся моему телу.
Ночь перед тем, как от наших отношений остались лишь руины, и я тщетно пытался собрать обломки.
— Еще один, — прорывается сквозь мои мысли голос, наконец-то вытаскивая меня из тумана.
Трицепсы и дельтовидные мышцы горят так же, как и мои грудные, когда я делаю последний жим штанги, а затем водружаю ее обратно в стойку. Встряхивая руками, я принимаю сидячее положение и смотрю на Гаррета. Как ведущий квотербек, я не должен жать лежа, о чем Гаррет прекрасно знает. Но, к счастью, парень держит рот на замке, потому что сейчас мне это ой как нужно.
Боль заменяет боль, вы можете чувствовать только одну ее форму за раз. И если я сумею измотать себя достаточно, возможно, получится облегчить боль в сердце после той херни, которую вылил на меня Рейн.
Вот именно. Тонну гребаной херни.
Я почти уверен, что каждое слово Рейна являлось ложью. Готов даже поставить на кон свою жизнь.
Вопрос только… зачем?
Зачем он солгал? Почему пытался меня оттолкнуть? Что Киран от меня скрывает? Почему он не сказал мне, что сенатор Андерс — его отчим?
Почему? Почему? Почему?
Все эти проклятые вопросы прожигают мне мозг с самого утра, когда я проснулся с головной болью, которая длилась целую вечность. И у меня был шанс понять все, что сказал Киран. Независимо от того, сколько раз я прокручивал этот разговор в голове, все равно приходил к одному и тому же выводу.
В нем нет никакого смысла.
Что, по правде говоря, вовсе не является выводом. Но, поскольку слова Рейна не имеют смысла, возможно, я смогу получить некоторые ответы, если мы нормально поговорим. После того, как у меня получится его выследить.
Этим утром я уже пытался звонить Кирану — будучи, слава Богу, трезвым — но он не взял трубку. Чего и следовало ожидать, ведь мы поссорились всего двенадцать часов назад. Я мог бы продолжать звонить, надеясь, что, в конце концов, Рейн ответит. Хотя, в конечном итоге, он наверняка бы заблокировал мой номер, если уже этого не сделал.
Может, сходить к администратору, взять копию его расписания и начать ходить на те же лекции, и пусть Рейн видит меня каждый божий день? Нет, это уже чересчур.
Всегда есть возможность подкараулить Рейна у квартиры, как настоящий сталкер, и сделать все возможное, чтобы втянуть в разговор.
Боже.
Я не горжусь тем, что всерьез обсуждаю последнее, но, очевидно, впадаю в отчаяние. Не прошло и двадцати четырех часов после нашей… ссоры? Расставания? Разрыва?
Дабезразницы.
Дело в том, что я начинаю сходить с ума и прошлым вечером наверняка отнял у своей печени лет десять. Я ни за что не смогу прожить остаток своей жизни, ощущая потерю Рейна и зная, сколько вопросов осталось без ответа, благодаря которым у меня бы появилось хоть какое-то подобие причины.
Я люблю Кирана достаточно сильно, чтобы отпустить его. Но, по крайней мере, заслуживаю разговора без язвительности и оскорблений, выпущенных, как пули, нацеленные на убийство.
— А это не Грейди случаем? — спрашивает Гаррет, эффективно отрывая меня от моих сталкерских наклонностей. — Мне казалось, что в межсезонье он тренируется в другое время.
Я смотрю на Гаррета, замечая, что он указывает на стеклянное окно, отделяющее тренажерный зал от коридора, ведущего в кабинет тренера, раздевалку и остальные помещения.
Закатывая глаза, я пытаюсь сфокусировать свои мысли, когда его слова, наконец, до меня доходят.
Грейди.
У меня кружится голова, а сердце практически выпрыгивает из груди, потому что, как видите, Бог существует, и Гаррет абсолютно прав. По коридору определенно идет Рейн, явно направляясь к выходу. Я бы узнал эту задницу где угодно.
