— Давайте будем все вместе ждать, что покажут результаты обследования. А уже потом будем принимать какое-то решение.
Братья проводят в больнице почти весь день, пока я не отправляю их домой. Сама я остаюсь рядом с мамой. Время от времени я сажусь на ее кровать и нежно обтираю влажным полотенцем ее лицо. Когда я плачу, я пытаюсь не издавать ни звука, чтобы не разбудить ее.
С утра у меня ноет все тело. Я спала сидя в кресле и вскакивала всякий раз, как мама начинала что-то бормотать или приходила медсестра. Но когда я открываю глаза и вижу, что ее кровать пуста, я впадаю в панику.
— Моя мама, Мария Сартори, где она? Что с ней? Спокойным голосом медсестра говорит:
— Ее увезли на обследование.
— Спасибо, — немного успокаиваюсь я.
Прошу тебя, Боженька, не дай мне потерять мамочку. Я возвращаюсь в палату и жду. Когда приходят братья, доктор собирает нас всех вместе:
— Могу вас обнадежить. Это точно был не инсульт. Пострадало сердце, но урон минимальный. В сущности, у вашей мамы учащенное сердцебиение, но, возможно, это у нее с самого рождения, и именно это послужило причиной непродолжительной остановки сердца. Мозг перестал снабжаться кровью, но, к счастью, вы обнаружили ее почти мгновенно.
Роберто обнимает меня, словно благодаря за это.
— Но ваша мама должна пройти курс физиотерапии и ей потребуется ваша помощь дома.
Доктор уходит, и мы, испытывая большое облегчение, сжимаем друг друга в объятиях. Нам повезло.
К ужину мама уже может разговаривать с нами. Слова она произносит медленно и иногда запинается, чтобы подобрать слово, но она понимает все, о чем говорит. Она голодна, а в нашей семье это всегда считалось признаком выздоровления. Розмари приготовила превосходную еду и принесла в больницу спагетти и зеленый салат.
Роберто настаивает, чтобы я пошла домой. Я долго принимаю горячий душ и чувствую себя просто сказочно, но вся моя одежда уже разложена по чемоданам, поэтому мне приходится распаковывать их, чтобы переодеться. От трельяжа я беру стул и выношу его на балкон, сюда же приношу телефон и устраиваюсь поудобнее, чтобы позвонить:
— Делмарр?
— Как твоя мама? — интересуется он. — Розмари мне звонила.
— С ней почти случился инсульт.
— Боже. Но Розмари сказала, что она в порядке.
— Более-менее. — Я кусаю губы, потому что начинаю плакать: — Я не могу поехать в Калифорнию.
— Ничего, дорогая, я все понимаю. Но ты можешь приехать позже. Элен Роуз никуда не денется. Я все объясню ей и, уверен, она войдет в положение.
— Думаешь?
— Ну конечно. Она человек как-никак, а не ледяная статуя вроде Хильды Ужасной.
— Спасибо. — Я вытираю слезы и делаю глубокий вдох, понимая, что Делмарр всегда придет мне на помощь.
— Не стоит. Позаботься о себе. И о матушке Сартори. Я позвоню тебе, как только доберусь туда, и мы с тобой что-нибудь придумаем.
Я вешаю трубку. Как мило, что Делмарр согласился отсрочить мой приезд. Но мы с ним знаем правду. Мне не суждено перебраться в Калифорнию, я никогда не стану работать у Элен Роуз и не сошью ни одного костюма для кинозвезд. Я остаюсь здесь, в доме номер 45 по Коммерческой улице и буду заботиться о маме столько, сколько потребуется. Когда к ней снова вернутся силы, что, я надеюсь, случится скоро, тогда я подумаю, как мне жить дальше и чего я хочу. Но теперь я прежде всего дочь, которую вырастили мои родители, и семья всегда будет для меня на первом месте. Ни Делмарр, ни Элен Роуз, ни сказочная жизнь в Голливуде не значат для меня столько, сколько моя семья. Я должна найти способ остаться здесь и утешиться, пока буду выполнять свой долг. Проклятье тети Катерины работает. Да, у меня разбитое сердце, но его разбил не мужчина. Я страдаю потому, что наш отдел эксклюзивных заказов закрыт, что качество, стиль и моя работа остались в прошлом.
Лючия и Кит засиделись до позднего вечера. Серебряные послеполуденные дождевые облака развеялись, и теперь кроваво-красный свет залил предзакатное небо. «Я просидела здесь несколько часов подряд, — думает про себя Кит, — но эта история того стоит». Она вся трясется от холода. Очевидно, в этой комнате холоднее потому, что она расположена далеко от отопительного котла. Кит смотрит на норковое пальто тетушки Лю и раздумывает, не будет ли нескромным попросить накинуть его — только чтобы немного согреться.
— Тетушка Лю, если отдел заказов закрыли в начале шестидесятых, как же вы тогда проработали в «Б. Олтман» до 1989 года?
— Я устроилась в отдел «Вечерние платья». Я добилась там всеобщего признания, но главное — мне хватало времени, чтобы ухаживать за мамой. Смотри, — протягивает мне Лючия вставленную в рамку статью из журнала «Нью-Йорк», в которой рассказывается о салоне для новобрачных в «Б. Олтман». Заголовок гласит: «Лючия Сартори — матушка всех невест». Как иронично, что неудавшаяся невеста стала помощницей для сотен нью-йоркских девушек, которые были заняты поисками свадебного платья.
— Когда скончалась ваша мама?
— Когда мне исполнилось почти сорок семь лет.
— Вот почему вы так и не уехали в Голливуд? — спрашивает Кит.
— Именно.
Кит откидывается на спинку кресла и смотрит на стену:
— Тетушка Лю… эти обои, их вы клеили вместе с Рут, я права?
— Да, — улыбается Лючия.
— И здесь была ваша студия?
Лючия кивает.
— Тогда где же ниша для шитья и окно с видом на сад?
— Комнату поделили на две части, — тихо говорит Лючия.
— Они посмели забрать у вас полкомнаты? Это преступление! Кто осмелился на такое?
— Это мой племянник Тони.
— Как подло! То есть, вы имеете в виду что это сделал Тони Сартори — мой мажордом, Тони Изоляционная Лента, милый малыш, который родился вслед за умершей Марией Грейс? Это он отнял у вас половину?
— Да. Все большие комнаты были разделены напополам. Больше комнат, больше прибыли, понимаете.
— Омерзительно! Простите, Лючия, но такому нет прощения.
— Самое грустное в этой истории, что он сделал это сразу после смерти моего брата. Не прошло и месяца, как Роберто умер, а Тони уже вступил во владение домом и все устроил по своим правилам.
— Лючия, не хочу показаться невежественной, но разве не вы должны владеть домом? Если умерли все ваши братья, то по закону дом принадлежит вам.
Лючия медленно качает головой. Очевидно, есть нечто, что она до сих пор пытается осознать.
— После смерти папы все имущество перешло к маме. Когда она заболела, то переписала все на Роберто, а у Роберто было четыре сына. Роберто придерживался старых правил, более строгих, чем у папы, и был убежден, что семейное имущество всегда должно оставаться во владении мужчин. Так все и произошло. Конечно, Роберто настаивал, чтобы его сыновья заботились обо мне, и теперь они уверены, что исполняют просьбу отца. Думаю, моя комната сегодня дорого стоит. Если между нами возникает какая-то неразрешимая проблема, то я снимаю трубку и звоню Розмари, которая приструнивает своих мальчиков. Ничего, могло быть и хуже.
