С твердостью, которой она раньше никогда в себе не замечала, Арран велела ей замолчать, и все девять студентов ее энергично поддержали. Даже Уолтер поднял голос. Его работу уже разобрали, и он перестал смущаться.
— Ну разумеется, — сказал Брэд за ленчем. — Они ведь платят немалые деньги за право приехать сюда.
И платят они за то, чтобы послушать вас, а не Бренду.
Запомните, Арран: если вы добились успеха, вы для них непогрешимы во всем. Можете считать себя оракулом, дорогая.
Теперь Арран получала удовольствие от этой конференции, на которую ехала так неохотно и лишь по настоянию Брэда. Студенты были заняты с раннего утра до позднего вечера — семинары, лекции, чтение стихов вслух, ежедневные занятия с психологом. Утром Арран проводила семинар, после ленча готовилась к следующему семинару. Тем не менее у нее оставалось достаточно свободного времени до вечера, когда проходили неофициальные встречи литераторов со студентами за ужином и коктейлями. Арран окружали поклонники, каждый из которых горел желанием ее угостить. Это оказалось неожиданно приятным.
— И это только справедливо, — комментировал Брэд. — Небольшое вознаграждение за бесконечные утомительные часы, проводимые за пишущей машинкой в полном одиночестве. Так что наслаждайтесь, дорогая.
В среду после полудня был назначен доклад Арран перед всеми участниками конференции о ее собственной работе. Не присутствовали только члены сценарной группы. Они вместе с руководителем Хартом Джэрроу были заняты в проекционной.
Арран еще никогда в жизни не выступала перед такой большой аудиторией. Это оказалось пострашнее телеинтервью, где, несмотря на миллионы зрителей, непосредственно она общалась лишь с небольшой группой людей, присутствовавших в студии. Она взглянула в зал. Все лица слились в одно туманное пятно. На лбу выступил пот. Нарочито медленно она надела очки. В последнее время она обнаружила, что очки служат ей своего рода психологической защитой. Как если бы она шла навстречу вооруженному отряду стрелков, защищенная пуленепробиваемым жилетом.
Она начала рассказывать о своих ранних опытах, повторила свой обычный репертуар историй о бирмингемской библиотеке и магазине «Могал букс». Слушатели вознаградили ее оживленным смехом. Все немного расслабились. Она продолжала говорить — рассказала о том, как собирала новые идеи, как воплощала их в своих книгах, как развивала в себе необходимые навыки. Коснулась трудной проблемы — как относиться к отрицательным отзывам и отказам издателей.
— Неужели и вы тоже получали отказы?! — спросила какая-то женщина.
Дальше Арран рассказала о том, как снискала себе репутацию борца за социальную справедливость.
— Это получилось непреднамеренно. Я написала историю об одинокой женщине, которую терроризируют телефонными звонками. Уже в процессе создания романа я обнаружила, что на самом деле пишу о проблемах одиночества и отчуждения людей в большом городе.
Третий ее роман повествовал об ужасающей беспомощности необразованных бедняков. Рассказывая об этом, Арран увлеклась своими переживаниями и даже забыла об аудитории. Перед глазами встало лицо сестры Фатсо, Хелен — уже не здоровое, шоколадно-коричневое как всегда, а землисто-серое на больничной подушке.
Арран вспомнила ее задыхающийся дрожащий голос. Да, уход здесь хороший, и, наверное, о ней заботятся как надо… но эта еда!
— Каждый день приносят это… меню. А я потеряла очки… не могу читать. И потом, когда приносят еду, на подносе нет ничего для меня, мисс Арран…
Только через некоторое время Арран поняла, что дело не в меню и не в очках. Хелен не умела читать, но из гордости стеснялась признаться в этом.
— Это все так просто. Но, как вы думаете, интересовало кого-нибудь, что она чувствует? Нет, черт побери!
Никто не потрудился прочитать ей меню. Я уж не говорю о том, чтобы сделать это тактично и не обидеть ее. У них не было на это времени! Они ее, должно быть, и за человека-то не считали. Так, неграмотная старая негритянка.
Обуреваемая эмоциями, Арран опустилась на стул.
Во время своей речи она нервно ерошила волосы, и теперь они торчали в разные стороны. Некоторое время она смотрела на притихшую аудиторию. Потом неожиданно улыбнулась.
— Прошу прощения, я, кажется, увлеклась. Вопросы есть?
Как по команде, десятки рук взлетели вверх.
— Я слышал, вы имели колоссальный успех, — сказал Харт Джэрроу за обедом. — Поздравляю. Жаль, что я это пропустил.
Он сидел рядом, с тарелкой ростбифа в одной руке и кружкой пива в другой.
— О вас уже говорят, будто вы решили продолжить дело Чарлза Диккенса по пробуждению общественного сознания.
Арран с нетерпением ждала встречи с Хартом Джэрроу. Она восхищалась его последним сценарием, за который ему присудили премию Академии. Еще не видя его, она была уверена, что он ей понравится. Сейчас она покраснела.
— Прошу вас, не надо! Это звучит так, будто я ломаю комедию.
Харт ответил глубоким горловым смешком. Если бы медведь умел смеяться, подумала Арран, наверное, это звучало бы примерно так. Харт вообще очень напоминал медведя. Сильные мускулистые руки, плечи и грудь, копна седеющих волос, тяжелые черные брови. И под этой клетчатой рубашкой, наверное, густая растительность…
Представив себе обнаженную грудь Харта, Арран снова вспыхнула.
— Я всегда считала себя неудачницей.
— Не понимаю почему. По-моему, вас никак нельзя назвать неудачницей.
Он внимательно изучал ее тонкое лицо, огромные невинные глаза. С трудом преодолел искушение коснуться мягких темно-каштановых волос и бархатистой кожи лица. Опустил глаза на свои огромные руки фермера. Какой же он неуклюжий! Настоящий сельский олух…
Позже они медленно шли рядом по усыпанной гравием дорожке к загону для лошадей и озеру, где уже собирались в стаи канадские гуси. Ночную тишину нарушал лишь шелест ветра в вершинах сосен да шорох какой-нибудь птицы в тростнике.
Они стояли бок о бок, опершись руками о перила, спиной к ранчо.
— Что бы сказали прежние магнаты-скотопромышленники, если бы могли все это увидеть? — задумчиво проговорила Арран. — Вы ведь родом с Запада?
— Из Айдахо. Но мои родители никогда не были ни скотопромышленниками, ни магнатами. Мы выращивали картофель на ферме.
— Фермеры… выращивали картофель… Необычное прошлое для киносценариста.
— Я получил стипендию за победы в футболе и по, ступил в колледж. Предполагалось, что буду специализироваться в сельском хозяйстве. Но я прошел два дополнительных курса по писательскому мастерству. С этого все и началось.
— Боже правый! А что сказали родители, когда вы сбежали в Голливуд?
