Любовь под зонтом - Иринья Коняева

на выходные куда–нибудь в гостиницу или за город, на базу отдыха, в лес или к морю. Как был внимателен к близнецам. Как поддерживал Борьку, когда тот пошёл на бокс и вечно возвращался избитый или даже поломанный. Как учил саму Настю кататься на коньках, лыжах.

В их семье папа всегда олицетворял праздник. У него для всех было время. Для всех находилось доброе слово. И он любил маму. Боготворил. В буквальном и переносном смыслах носил на руках.

Казалось, что любил.

— Извини, я должна была сказать вам раньше, просто… я… я думала, пройдёт время, я приду в себя и смогу вам объяснить это как–то так, чтобы… вам было не так больно, как мне, — мама выдавливала из себя каждое слово, задыхаясь, судорожно вздрагивая, так тяжело давались ей признания. — Но… я так и не смогла, не смогла смириться. Я пыталась, честно пыталась! Но…

— Мамуль, я поняла, я всё поняла, — шептала Настя, обнимая самого родного на свете человека. — Не плачь, только не плачь, пожалуйста.

Она и не помнила, как оказалась рядом. Не заметила. Слишком много новостей. Слишком много эмоций. Слишком тяжело. Слишком больно.

Они говорили в этот вечер откровенно и долго. И лепили пельмени. Как раньше. Близнецы, забывшись, слопали всю пиццу, не оставив своим женщинам ни кружочка маслинки, но зато и не помешали беседе.

— Знаешь, мам, — сказала Настя, когда было уже глубоко за полночь, а в миске закончился фарш для пельменей, — наверное, к такому невозможно подготовить. Не знаю, как говорить мелким, а Боре предлагаю сказать в день возвращения отца. Пусть поговорит с ним по–мужски. — Она выразительно подняла брови, намекая на склонность брата решать проблемы кулаками.

Злость и обида смешались во взрывоопасный коктейль. Сейчас она держалась. Ради мамы по большей части. Но потом, когда она останется с собой наедине, и слёзы, и горечь утраты, и боль от предательства нежно любимого отца ударят с особой силой.

«Надо просто напиться посильнее и вырубиться, а то психика не справится», — думала Анастасия. Да только алкоголь не брал. Вообще. Ни капельки.

— Он его убьёт, — совершенно безэмоционально ответила ей мать. После исповеди она чувствовала облегчение и вместе с тем бесконечную пустоту, пока ничем не заполненную.

— А мы будем рядом и проконтролируем. Только ты папе ничего не говори. Я просто хочу посмотреть в его глаза и спросить. А потом уже пусть с Борей общается. Это будет справедливо.

— Ты жестокая, дочь.

— Нет, мам, я не жестокая. Он чуть не разрушил нашу семью. У него есть ещё одна, а у нас есть только мы.

— У тебя есть ещё Дима, — улыбнулась мама немного грустно. — Боже, дочь, как ты выросла! А я и не заметила.

— Только давай без извинений, на сегодня их точно хватит. — Настя подняла руки, стараясь хоть немного развеять пасмурную атмосферу на маленькой кухоньке намёком на шутку.

— Боре всё–таки надо сразу сказать. Наверное, попробую завтра.

— Если хочешь, могу я, — предложила Настя. Она восприняла ситуацию не так критично, как мать. Возможно, думала девушка, повлияло то, что она одной ногой уже у Димы, готовится строить свою семью. А, быть может, просто ещё не до конца осознала. Только вот её больше волновали чувства матери, её разбитое сердце и бесконечное горе преданной женщины, чем отец и его вторая семья.

«Я ещё не переросла максимализм. Возможно, когда–то я смогу его простить, но сейчас… Нет, не хочу даже думать!» — злилась Настя.

— Я понимаю, что это не совсем правильно, но поговори, пожалуйста. Вы с Борей всегда хорошо ладили, а меня он в последнее время и видеть не хочет. Надеюсь, он простит, что я сразу не призналась. Надо было сразу сказать, но я не могла. Не могла…

— Ма, да куда он денется? Не волнуйся даже! — Настя и не думала скрывать убеждённость в голосе, уж в чувствах брата она вполне была уверена, а про его реакцию на предательство отца и говорить нечего. — Он тебя поймёт даже лучше, чем я, мамуль, он ведь, как и ты, при малейшей проблеме замыкается и старается решить её самостоятельно. Это я тут же к Маришке за советом. Или к Димке.

— Милая, я пока не готова с ним встретиться. Мне… — мама посмотрела в сторону, прикусив нижнюю губу, собралась с духом, продолжила: — пока нелегко даётся… смотреть на чужое счастье. Я… прости, дочь… я начинаю сравнивать и думать о мужчинах нехорошее. Боже! Да я даже так смотрю на родного сына! — женщина прикрыла глаза руками и задрожала от сухих слёз.

Настя замерла. А вдруг и её ждёт нечто подобное? Вдруг это какое–то семейное проклятие? А вдруг…

«Ну уж нет! — осадила себя девушка. — Никаких глупостей! Случай с отцом — один на миллион. А Дима не такой, совсем не такой. Ни капельки не такой! У них–то как раз нормальная семья, будем брать с неё пример, а не с моей, если что. Карина вроде адекватная мадам и не против меня. Блин, может, всё–таки с ней поговорить? Ладно, с Димкой мы и сами разберёмся, маму бы утешить. Ой, а ещё с Борей разговоры разговаривать, вот это действительно страшно».

— Мамуль, успокойся, пожалуйста. На тебя больно смотреть. Ты ни в чём не виновата. Ма, ну успокойся. Ну, пожалуйста. Мамуль. Я вернусь от бабушки и поговорю с Борькой, а ты пока постарайся отвлечься, займись собой. Или, может, — девушка замерла в нерешительности, но всё–таки сказала то, что думала: — может, тебе сходить к психологу? Ты не думай, что я… Ой, блин. Ну… Мам, такая ситуация, здесь, мне кажется, без специалиста не обойтись. Ты ведь варишься в этом чуть ли не год, а до сих пор не пришла в себя до конца. Сходи! Я точно знаю, что Алёна Игоревна ходила, когда Маришка замуж вышла не так, как ей хотелось. Могу узнать телефон. Ладно? Узнаю?

— Психолог — это как–то…