Любовь под зонтом - Иринья Коняева

Мама замолчала, потянулась к салфетке, громко высморкалась. В этот момент Настя вспомнила, как в одной из тысяч прочитанных книг увидела фразу «сердце у неё оборвалось». Она тогда похихикала странному, на её взгляд, сравнению, но сейчас её сердце именно оборвалось. Слово пульсировало в мозгу, а вот на месте сердца словно ничего не было. Пустота. Сердце оборвалось и ухнуло в пятки от страха.

— У отца другая семья. Давно. У него и дети есть. Другие. — Мама запрокинула голову, будто это поможет не пролиться слезам, и судорожно вздохнула, хватая ртом воздух.

Настя с размаху села на низенький подоконник, не чувствуя, как сдвигает цветочные горшки с разного рода съедобной зеленью. Горшки расползлись в разные стороны и потеснили узкую вазочку с полуувядшей розой. Ваза с громким стуком упала на пластиковую поверхность, но на это никто не обратил внимания. Так же, как и на шум стекающей воды, на внезапно образовавшуюся лужу на полу, на намокшие у обеих дам носки.

Первое время Настя просто молчала. Её мозг отказывался принять эту информацию, просто отказывался.

«Нет–нет–нет!» — только и кричала маленькая девочка Настя.

«Как он мог?» — вопрошала она уже позднее.

— Я случайно узнала. Это просто настолько глупая ситуация! Абсурдная! Я долго не хотела верить, думала, это какая–то ошибка, но он признал. У него полноценная вторая семья в Маниле. С местной. — Мама прикрыла глаза на пару мгновений и потом выдохнула с надрывом совершенно неожиданную фразу: — Она такая некрасивая!

Она зарыдала, и это привело Настю в чувство. Всё ещё не до конца осознав, что произошло, она механически достала, наконец, бутылку коньяка, которую Боря забыл забрать при переезде, бокалы для шампанского — у них были и коньячные, но сейчас голова не соображала, и девушка просто взяла первые попавшиеся, — и, набулькав доверху янтарный напиток, обессилено уселась на табурет напротив матери.

Мысль о том, что у отца есть вторая семья, просто не укладывалась в голове. Настя пока пыталась смириться с мыслью, что он изменил. Измена — это ведь более реальное событие и случается гораздо чаще. Но вторая семья…

Девушка лишь беззвучно открывала и закрывала рот, не находя в себе достаточно сил, чтобы задать уточняющий вопрос или как–то поддержать маму. Она совершенно не представляла, как вести себя и что говорить. А когда приедет отец? А когда узнает Борька? А вдруг он уже знает?

Мама тем временем рассказывала дальше. Она наконец решилась на то, что должна была сделать давным–давно.

— Б–р–р, — вздрогнула она, проглотив едва ли не всё содержимое бокала разом и только затем почувствовав вкус. — Ты, возможно, не помнишь, но прошлой осенью меня вызывали в банк из–за неуплаты кредита. Я ещё ничего понять не могла, так как деньги перевела заранее, у меня ведь зарплата на несколько дней раньше.

— Не помню. — Настя покачала головой и разлила коньяк по новой. Она вообще пока ничего не соображала и слушала словно издалека, однако слова «банк» и «кредит» примирили её с действительностью, и эта информация воспринималась своевременно.

— В общем, я приехала в банк разбираться, что случилось, дождалась своей очереди, села к девушке, — мама говорила размеренно и ровно, перечисляя каждое действие и Настя поняла, как нелегко ей даётся этот разговор. К главному подойти она никак не решалась, но пришлось: — и мне говорят: «Нет, деньги вы положили на другую карту и их тут же сняли». Я говорю им, что ничего не снимала. В общем, мы долго разбирались, и в итоге выяснилось, что я, когда переводила между электронными счетами, действительно положила деньги не на свою кредитку, а на карту, что оставил мне твой отец.

Мама замолчала и Настя поторопила:

— И?

— Пока мы разбирались, что к чему, она мне распечатала несколько листов с информацией, на какой счёт я клала деньги, на кого что оформлено и где я их сняла, чтобы доказать, как я не права. Сняла их, естественно, не я. Я немного путано объясняю, извини. Суть оказалась в том, что отец оформил несколько дополнительных карт к своей зарплатной. То есть моя карта не единственная, понимаешь? Есть ещё. Он тогда был где–то у берегов Северной Африки, я точно знаю, так как он звонил Боре по скайпу, и тот мне рассказывал, а деньги сняли в Маниле. Фамилия какая–то нерусская. Я сперва подумала, что это какая–то ошибка. Ну, может, вытащили карту у отца, ограбили. Я… я и подумать не могла… — женщина шумно шмыгнула носом, утёрла его и продолжила: — Но карту никто не воровал.

Мама замолчала, глядя куда–то в сторону. Слёзы уже высохли, подбородок дрожать перестал, а вот руки нет. Тонкие изящные пальцы нервно выстукивали то по столу, то по ножке бокала, ни на секунду не останавливаясь.

— Как ты догадалась? — хрипло спросила Настя и прокашлялась, прочищая горло.

— Ты ведь не маленькая, дочь. Прямой доступ к зарплатной карте может иметь только очень близкий человек, мать или жена. Или ребёнок. В любом случае не посторонний человек.

— У нас с Борькой что–то таких карт нет, — насупилась Настя. Если до этого она обижалась на отца из–за матери, то сейчас на передний план выступила обида маленького ребёнка, которому не додали конфет и родительской любви.

— То–то и оно, маленькая моя, то–то и оно. Я… — мама облизнула пересохшие губы, сделала ещё глоточек коньяка, продолжила: — извини меня, золотце, прости. Я… меня… меня так подкосила вся эта история… я… У него ведь там тоже двое детей! Сын и дочь. Сын твоего возраста. Я… Ты ведь знаешь, как я люблю отца! И всегда любила! А тут…

Мать сорвалась и снова начала рыдать. Настя не замечала, что по её щекам тоже катятся тяжёлые горячие слёзы. Она вспоминала. Как смеялась мама, когда папа приходил с рейса. Как он дарил всем подарки и похищал маму