в аэропорту, приехать к врачу, к которому сам нас записал, подождать у гостиницы, назначить встречу, в конце концов, но мы случайно столкнулись на историческом фестивале. И он был с женой. Смысл теперь названивать? — она сделала большой глоток кофе, холодного, крепкого и горького, как её жизнь, покачала головой.
— Ну какая разница, где и как вы встретились, главное, поговорили ведь.
«Нет, мам, нет! Мы не поговорили! Это не разговор, — рвалось из груди. — А ведь я хотела. Была готова признаться. Ждала этой встречи, чтобы сказать правду. Рассказать, что случилось в тот день, почему я поступила так, как поступила и что чувствую до сих пор. Но он не нашёл и пяти минут. Ну нет, так нет».
— Да, иногда что-то выходит не так, как себе представляешь, — развела руками мама. — Но приходится принимать как есть.
— Ты прям как Аврора, — усмехнулась Ирка. — Иногда всё выходит не так. Прими как есть. После чёрной полосы всегда идёт белая. Если сегодня укусила злая собака, завтра укусит добрая. Но я не такая. Простите меня, идеальные люди! У меня всё, как у меня.
Она отхлебнула кофе. Уставилась в окно…
Воскресенский их догнал.
Вернее, успел — они с Анрюшкой остановились у шатра средневекового стеклодува.
— Надо поговорить, — тяжело дышал он. Явно бежал всю дорогу.
— Говори, — Ирка пожала плечами.
— Как прошло обследование?
— Спасибо, прекрасно.
— Что тебе сказали?
Они оба посмотрели на Андрея, зачарованно следящего за вязкой стеклянной каплей карамельного цвета на конце длинной трубки, словно по волшебству в умелых руках мастера обретающую объём.
— Ничего нового. Что ребёнок в спектре, — ответила Ирка.
— Что это значит? — нахмурился Воскресенский.
Его рельефная грудь под тонкой рубашкой резко вздымалась и опадала на каждый вдох-выдох. По длинной шее текла капля пота. Ирке бы отвести глаза: слишком острые навевало воспоминания, но она подняла голову и бесстрашно посмотрела в его чёртовы головокружительно синие глаза.
— Что он инопланетянин, — усмехнулась она.
— Не понял, — тряхнул головой Вадим.
Она вздохнула. Воскресенский возмужал, повзрослел. Между бровей залегла скорбная складка, под глазами — круги. Когда-то невнятная щетина стала вразумительно гуще. Даже взгляд обрёл какую-то мужскую зрелость, цепкость, тревожную заботливость человека, который умеет брать на себя ответственность, которому не всё равно. Но чувство юмора никогда не было его сильной стороной.
— У него РАС. Расстройство аутистического спектра.
— Он болен? — снова обернулся к Андрею Вадим. И смотрел, не отрываясь, этим своим новым, чутким, чтоб его, взглядом.
Хорошо, что ребёнок не видел его внимательно-сострадательный прищур.
Ребёнок повис рядом с другими пацанами на деревянном верстаке. Тощий, потный, с ободранной коленкой, замазанной зелёнкой, испачканными краской руками (до езды на лошади они были на уроке у монаха-иконописца), в густой кудрявой шевелюре застрял кусочек пушистой серой шерсти (перед рисованием божьих ликов пытались «валять» валенки), перебирал ногами по хрусткой соломе, тянулся вперёд, стараясь ничего не пропустить, отмахивался от надоедливой мухи.
— Он не болен, — шагнула к Воскресенскому Ирка. Ногти больно врезались в ладони. — С ним всё в порядке, понял!
Муха, наконец, отстала. Полетела в сторону лотка с сахарной ватой. Она проводила её глазами, разжала кулаки.
— Может, нужны ещё какие-нибудь обследования, анализы, врачи, специалисты? — теперь Воскресенский бдительно всматривался в её лицо. — Педагоги, дефектологи?
«Дефектологи? — её брови невольно дёрнулись вверх. — Может, он и про тьюторов знает?»
— Нужны, — кивнула она, — но мы разберёмся сами. Спасибо за помощь, Вадим Борисович. Это было очень важно для нас, — сказала она заученно вежливым голосом, как дежурный оператор, отвечая на звонок.
Может, чуть язвительнее, чем хотелось, ведь всё до последней буквы было искренне: она действительно благодарна Вадиму Воскресенскому. Благодарна, что её жизнь разделилась на «до» и «после». Разделилась тогда, когда они встретились и она залетела. Разделилась сейчас, когда увидела его с женой, а ребёнку подтвердили диагноз.
— Ты не хочешь сказать о нём отцу? — не удивил её Вадим. — Я знаю, где он. Могу с ним связаться. Я уверен, он бы…
— Какой же ты всё-таки дурак, Воскресенский, — покачала головой Ирка. Вроде умный, но такой дурак. Тяжело вздохнула. — Спасибо, ничего не надо. Андрей, пойдём! — крикнула сыну. — Андрей!
Тот услышал. Нехотя попятился, не сводя глаз с покрасневшего от натуги и жара огня бородатого стеклодува. Запнулся.
— Держись! — кинулся к нему Воскресенский.
Не успел. Помог подняться. Отряхнул от соломы. Взъерошил волосы, подбадривая.
— Не сильно ударился?
— Нет, — смахивал Андрюшка прилипшее к голым рукам сено.
— Ну, счастливо добраться, — легонько козырнул Воскресенский.
— К пустой голове руку не прикладывают, — тут же громко парировал Андрей.
— Ты подумай, какой… дерзкий, — усмехнулся Вадим, провожая его взглядом.
Тут просилось «Как же он похож на меня», но этого он, конечно, не сказал.
— Угу, весь в мать, — улыбнулась Ирка.
— Позвони, как доберётесь, — засунул руки в карманы Воскресенский. Так глубоко, словно хотел весь в них влезть, спрятаться.
— Это ни к чему, — покачала она головой.
— Ну хоть напиши. Два слова.
— Не боишься, что их прочтёт жена? Мало ли что я напишу.
— Пиши что хочешь.
— Правда? — удивилась она. Прозвучало как «Только пиши! Пожалуйста!»
— Правда, — он тепло улыбнулся. — Я, кстати, в Питер переезжаю. Уже снял квартиру, офис. У меня там совместный проект с другой компанией.
— Да, я слышала, — кивнула Ирка. — Софт-запуск прошёл успешно, все дела.
— Я переезжаю, а Вероника нет, — сказал он задумчиво. — Ей климат не подходит.
— М-м-м... сочувствую, — хмыкнула Ирка. — Ну там недалеко.
— А ты всё такая же, — вздохнул он.
— Как и ты, — улыбнулась она. — Ну, пока, Вадим Воскресенский?
Он кивнул. А когда они уже пошли, вдруг окликнул.
— Ир!
Едва слышно, но она услышала. Обернулась.
— Мне жаль.
— Мне тоже, — она взмахнула руками. — Но что уже теперь.
Развернулась и пошла.
— Мама! Мам! Мам! А можно так делать дома? — бежал с ней рядом его сын, которого он так и не узнал, которого так и считает чужим, вприпрыжку, радостный, возбуждённый, довольный.
— Как? — Ирка сглотнула стоящий
