стоял напротив, протягивая в мои руки увесистую кожаную папку, как мне показалось с огромным количеством бумаг.
— Посмотри, я думаю тебе понравится.
Проглотив колючий ком в горле, я неторопливо стала изучать все содержимое. С каждой бумагой мои глаза расширялись все больше и больше. А на глазах уже пытались проступить слёзы счастья.
— Гер… Это же документы на удочерение девочек… Ты не передумал?
Всматриваюсь неотрывно в бумаги, но Герман перехватывает их из моих рук, кладёт документы на столешницу чуть подальше, а сам обхватив мои ладони, присаживается передо мной на корточки.
— Ты помнишь мои слова? Я всегда мечтал о большой семье, тем более с тобой.
— Да, но Гер… Юлька и Маша они же не род…
Я же прекрасно понимаю, не каждый мужчина полюбит чужого ребёнка, что собственно я и пытаюсь ему сказать, но Герман снова решительно берет инициативу на себя, прикладывая указательный палец к моим пухлым губам.
— Ульяш, чужих детей не бывает. Давай с тобой постараемся подарить этим малышкам нашу любовь, м?
— Громов, тебе кто нибудь, когда нибудь говорил, что ты идеальный мужчина?
Смотрю на него с огромной любовью, нежно касаясь колючей щетины на острой скуле.
— Я подозревал об этом… Ульяш, на этом приятные новости закончились, есть ещё кое что… То, что ты должна обязательно знать.
Вмиг, лицо Германа становится непоколебимо сосредоточенным, а я заметно напрягаюсь, вжимаясь всем своим телом в сидушку мягкого стула.
— Говори, мой хороший.
— Ульяш, у твоего отца вчера было слушание в суде.
— Я помню, ты говорил какого числа оно будет. Проблема в чём? Гер, говори все как есть.
Несколько секунд он молчит, как будто обдумывает как правильно мне преподнести информацию, а в душе я уже подозревала что-то неладное. Но терпеливо выжидала от него ответа не перебивая.
— Только выслушай меня спокойно. После слушания, твоего отца приговорили к семи годам колонии, но…
Тяжело вздохнув, Герман опустил глаза на мои руки, которые уже покрывались неконтролируемой дрожью.
— Весь судебный процесс он вел себя очень агрессивно, пытался сорвать заседание, угрожал судье. В общем, малыш, когда его уже пытались усадить в автозак, он выхватил автомат у конвоира… Не знаю как так получилось, но он стал стрелять на поражение, задел одного из сотрудников, а там… В общем, в целях самообороны, в твоего отца стреляли. Четыре пулевых ранения в грудь, он..
— Не продолжай пожалуйста.
Слушая внимательно Германа, я ничего не почувствовала, только какую-то сквозящую тишину внутри меня, я не понимала что со мной не так, но я не испытала ни одной эмоции, просто пустота и всё.
— Ульяш, но и на этом не все, перед заседанием, он сам, всучил мне в руки конверт, с просьбой передать его тебе.
— Какой конверт? О чем ты говоришь?
Герман выпускает мои ладони из своего захвата, снова встаёт на ноги, берет ту же папку и достает из бокового кармана небольшой конверт.
— Вот, я его не открывал, но мне кажется это его прощальное письмо. Я оставлю тебя пока, пойду собираться, мне скоро на смену, а ты… Посмотри.
Несмело забираю конверт из рук Германа и с замиранием сердца разворачиваю запечатанный лист бумаги. Аккуратно, чтобы не порвать лист, извлекла письмо, которое было с удивительно огромным текстом.
«Моя взрослая девочка, частичка моей плоти и крови, если ты читаешь это письмо, то меня скорее всего уже нет. За каждое действие или за каждую ошибку в этой Жизни приходится жестоко платить, и сейчас настал час моей расплаты. Поверь, я правда хотел поговорить с тобой раньше, но… Ты сама знаешь мой характер. Сам проклинаю себя за него. Прошу тебя, не выбрасывай письмо, дочитай до конца. Правда, я так много тебе не сказал, знай, я всегда о тебе беспокоился, искренне желал только самого лучшего. Я часто мог сказать тебе во время ссоры самые обидные слова, мог замахнуться и унизить грубой пощечиной. Поверь дочь, сам себя за это корю и ненавижу. Самое главное, что ты должна знать, я очень тебя люблю, хоть и не говорил и не показывал этого. Но это чистая правда. Ты моя единственная дочка, мой светлый лучик. Я, правда, восхищаюсь тобой, дочь, потому что ты у меня сильная девочка, никогда не показывала своих слез, тебе было дико больно и неприятно, но ты шла с гордо поднятой головой только вперёд, я безмолвно смотрел на тебя и умирал изнутри, не понимая насколько у тебя ранимое сердце и душа, жаль, Что я понял это сейчас, я не берег твою ранимую душу, которая надрывно кричала о помощи. Я так надеялся, что именно Игорь сможет сохранить этот блеск в тебе, но я ошибся… Я! Только я искалечил твою жизнь, тогда, шесть лет назад, именно с моей подачи Игорь уничтожил Германа, я причина вашего расставания, это только моя вина, я так был одержим твоим браком с Зотовым, что готов был пойти на самый страшный грех, лишь бы все сложилось нужным пазлом для меня. Главное, что я не решился бы сказать тебе в глаза, я причина смерти твоего неродившегося малыша, я виновен в смерти своего единственного внука… Именно в мою голову пришла ненавистная мысль избавится от него пока об этом не узнал Громов, зная он о ребенке раньше, никогда бы тебя не отпустил, даже во вред себе. Я знаю, читая эти строки, ты возненавидишь меня ещё сильнее, но ты должна знать. Я горжусь что ты лучше меня, тебя не испортил этот грязный мир, не уволок в пучину топкого болота. Я понимаю что я не смогу искупить перед тобой свою вину, но я попытаюсь хотя бы обеспечить тебе достойную жизнь с Громовым. Позволишь мне это сделать? Ведь только он в твоем маленьком сердце. Я надеюсь, что да… На твое имя открыто несколько счетов, там накопилась немалая сумма, хватит ещё и вашим внукам, сможете жить и ни в чем себе не отказывать, это не мое перед тобой искупление, это лишь самая малость что я могу сейчас сделать для тебя. Я просто хочу дать тебе шанс жить не только в любви спустя столько лет, но и как я хотел всегда, чтобы ты жила в достатке. Я не прошу прощения, знаю что такое простить невозможно, но я хочу чтобы ты знала, я искренне сожалею что решил твою судьбу шесть лет назад… Сам обрек тебя на смертельные муки и страдания. Да… Спасибо что открыла глаза на мать, пусть даже и спустя столько
