Безжалостное правление - Моника Кейн

Охранники, разбросанные по комнате, разом застывают, их пальцы напрягаются на спусковых крючках. Никто не двигается, никто не моргает. Кроме меня.

— Добрый вечер, господа. — Мой голос прорезает густую тишину. — Думаю, нам нужно обсудить кое-какие дела.

— Роман Васильев. Я все думал, когда же ты покажешься. — Сергей улыбается, но улыбка не дружелюбная. — Вы ищете своего делового партнера, господин Петрович?

— Вовсе нет. Я ищу тебя, Сергей. Знаешь, почему?

Он ухмыляется.

— Возможно, у меня есть идея. Нам точно пора поговорить.

— Что за хрень? — огрызается Николай.

Из тени я чувствую, как Павел начинает проявлять беспокойство, его рука тянется к оружию, но я незаметным жестом прошу его оставаться на месте.

Когда Николай выходит на свет, я поражаюсь его внешнему виду. В отличие от брата, который носит отглаженные костюмы и может похвастаться аккуратной стрижкой, у Николая бритая голова и татуировки на шее — человек, закаленный тюрьмой. Сергей, может, и выглядит отполированным, но он — коварная крыса.

Я пожимаю плечами.

— Речь идет о том, что твой брат и Анатолий похищали женщин из США, чтобы продавать их в Европе, и использовали корабли, зафрахтованные синдикатом Белова. Между прочим, меня это чертовски бесит.

Сергей потирает руки, его губы кривит самодовольная улыбка.

— Не завязывай трусы узлом, Васильев. Если дело в деньгах, мы тебя втянем в сделку.

Я хрустнул костяшками пальцев.

— Поздновато, но дело не в гребаных деньгах. Мы не занимаемся торговлей плотью, потому что это отвратительно. Думаю, твой брат с этим согласен.

Николай наклоняет голову и разражается маниакальным смехом.

— Ты перешел дорогу синдикату Белова? Брат, ты практически вырыл себе могилу.

Лицо Сергея ожесточается, а ноздри раздуваются.

— К черту синдикат Белова. И тебя тоже. Жуковы скоро воцарятся в России, и ты ничего не сможешь с этим поделать. На самом деле, — его глаза сверкнули чем-то диким, — сейчас самое подходящее время, чтобы объявить мою хорошую новость. Мы с Анатолием собираемся заняться бизнесом вместе. Петровичи и Жуковы станут деловыми партнерами и зятьями.

У меня кровь стынет в жилах.

— Что ты хочешь сказать?

Его лицо озаряется злобным удовольствием. Видно, как он доволен.

— Я собираюсь жениться на Софие Ивановой. У меня даже есть контракт, подписанный ее отцом. Как только Анатолий и Лиза поженятся, сестры соединят наши семьи.

У меня сводит желудок. Что это за больная игра? Разврат Бориса Иванова глубже, чем я мог себе представить.

Сергей переводит взгляд на брата.

— Это расширит наше влияние и увеличит прибыль в десять раз. С этим не поспоришь.

Николай замирает, энергия вокруг него вихрится от напряжения.

— Я могу спорить с чем угодно. Ты перегнул палку, брат, и я этого не ценю.

Я смотрю Сергею прямо в глаза, чтобы он не пропустил ни слова.

— А что, если я скажу, что Анатолий не женится на Лизе?

— Я бы сказал… — На его губах появляется коварная улыбка. — Ты опоздал, чтобы остановить его.

— Что это значит, черт возьми?

— Именно то, что я сказал.

Каждый мускул в моем теле сворачивается и напрягается, когда Николай приближается к брату, его лицо искажается в убийственной гримасе. Охранники обмениваются взглядами, не уверенные в своей преданности.

Голос Николая мягкий, но с опасной ноткой, когда он говорит.

— Ничего из этого не зависело от тебя. Ни от союза, ни от торговли, ни от твоего брака. Не надо, блядь, утверждать, что ты делаешь это ради братства — мы оба знаем, что это ложь. Единственный человек, о котором ты когда-либо заботился, — это ты сам.

Выражение лица Сергея портится.

— Думаю, мы еще увидим, правда ли это, не так ли?

— Как бы мне ни нравился этот разговор, — перебиваю я, шагнув вперед, — этого брака не будет. Лиза и София скрываются, а Анатолий практически мертв.

Сергей насмехается.

— Думаю, ты поймешь, что это совсем не так. Ты давно разговаривал со своей любимой Лизой?

Я откидываю голову назад. Страх струится по моим венам, как ледяная вода.

Он ухмыляется.

— Верно, не разговаривал, и больше не будешь, потому что живым отсюда не выйдешь.

Вот ублюдок!

Я бросаюсь к Сергею, пульс стучит в ушах. Когда я сокращаю расстояние, Сергей поднимает руку. Темный ствол его пистолета направлен мне прямо в грудь.

Я ныряю, и мир опрокидывается, когда земля устремляется мне навстречу, а воздух рассекает резкий треск выстрелов. Время замирает, пока я жду боли и темноты.

Последняя мысль — о Лизе. О том, что я никогда не узнаю, каково это — просыпаться рядом с ней каждый день и засыпать рядом с ней каждую ночь. Делать обычные вещи, например, драться из-за пульта дистанционного управления, лежать ночью в постели и говорить ни о чем, и говорить ей, что я ее люблю.

Как же жесток этот гребаный мир, что наша история закончилась именно так. Еще до того, как она началась.

Лиза

Должно быть, Анатолий накачал меня наркотиками, потому что, когда я прихожу в себя, небо уже посветлело, и мы подъезжаем к огромному помещению, похожему на склад. Когда мы подъезжаем, двери открываются, и мы видим внутри частный самолет.

— Что мы здесь делаем? — спрашиваю я, хотя рот у меня словно набит ватой.

— А ты как думаешь?

Не уверена, что это вопрос с подвохом, но я не отвечаю ему. Скоро я все узнаю.

Грубо взяв за руку, он вытаскивает меня из машины и направляет к небольшому частному самолету. Хотя я пообещала, что не буду с ним бороться, мой природный инстинкт выживания дает о себе знать.

— Убери от меня свои руки. Я не хочу никуда с тобой ехать. — Я изо всех сил сопротивляюсь, пытаясь вырваться из его железной хватки, но я все еще в беспамятстве, и он только крепче сжимает меня.

Я открываю рот, чтобы закричать, но его горячая, потная рука крепко сжимает мою челюсть.

— Я предлагаю тебе заткнуться и сесть на самолет. Ты же не захочешь оставить свою сестру одну?

Ужас зашевелился глубоко внутри меня, и я уверена, что меня сейчас стошнит.

— София не имеет никакого отношения к нам с тобой. Я сделаю все, что ты захочешь, но оставь ее.

На его лице появляется самодовольная ухмылка.

— Ничего не поделаешь, принцесса. Если бы ты не была такой шлюхой и не трахалась с этой дрянью Васильевым, мы могли бы хотя бы подождать, пока Софие не исполнится восемнадцать. Но ты навязала мне