Сьюзи умолкает, тяжело дыша, и я слышу, как где-то в отдалении жалобно голосит Эрни. Ощущение такое, будто мне отвесили оплеуху.
— Ты права, — произношу я наконец.
— Извини. — Судя по голосу, она расстроена ничуть не меньше. — Но я таки права.
— Знаю. — Я провожу рукой по лицу. — Слушай… Я пройду через это. Не знаю как. Но пройду. — Плач Эрни переходит в алчный вопль, и я с трудом слышу собственный голос. — Тебе лучше идти. Привет моему крестнику. Скажи ему… его крестной очень жаль, что она такая кретинка. Она постарается исправиться.
— Тебе тоже привет, — говорит Сьюзи. И добавляет после краткого замешательства: — И еще он сказал: всегда помни, хоть мы на тебя немного и сердимся, но никогда не бросим в беде и поможем. Если сумеем.
— Спасибо, Сьюзи. — У меня перехватывает горло. — Передай ему… я буду держать вас в курсе.
Я убираю телефон и сижу, пытаясь собраться с мыслями. Привожу себя в порядок и выхожу из своего укромного угла.
В пяти футах от меня стоит Алисия.
Боже милостивый! Как давно она здесь? Что она слышала?
— Привет! — Мой голос срывается от волнения.
— Привет.
Алисия очень медленно приближается, сверля меня пристальным взглядом.
— Итак, — сладким тоном заговаривает она, — знает ли Робин, что ты намерена сбежать и выйти замуж на морском берегу?
Вот черт!
— Я… — меня одолевает кашель, — я вовсе и не собираюсь сбегать на морской берег!
— А мне показалось, что собираешься. — Алисия разглядывает свой наманикюренный коготок. — Разве на этот счет нет пункта в ее контракте?
— Я пошутила! Так… знаешь, смеха ради…
— Интересно, сочтет ли Робин это забавным. — Алисия одаряет меня самой льстивой своей улыбкой. — Услышать, что Бекки Блумвуд нет дела до грандиозного приема. Узнать, что ее любимица, праведная маленькая Мисс Клиентка-Совершенство… собралась сделать ноги!
Я должна сохранять спокойствие. С этим надо справиться.
— Ты ничего не скажешь Робин.
— Вот как? Не скажу?
— Ты не можешь! Ты просто…— Я умолкаю, стараясь взять себя в руки. — Алисия, мы знаем друг друга очень давно. Конечно, мы не всегда… ладили… но… в самом деле! Мы — две британские девушки в Нью-Йорке. Обе выходим замуж. В чем-то мы… мы почти сестры!
Нести такое смерти подобно, но у меня нет выбора. Я обязана переубедить Алисию. Преодолевая тошноту, я заставляю себя положить ладонь на ее розовый рукав.
— Мы ведь должны проявлять солидарность? Должны… поддерживать друг друга?
Повисает пауза, во время которой Алисия буквально обливает меня презрением. Потом она отдергивает руку и направляется прочь, бросая через плечо:
— Увидимся, Бекки!
Надо остановить ее. Немедленно!
— Бекки! — раздается у меня за спиной голос Эйлин, и я разворачиваюсь словно в дурмане. — Вот оловянная посуда, которую я хотела вам показать…
— Спасибо, — рассеянно бормочу я, — только…
Я верчу головой — но Алисии как не бывало.
Куда она делась?
Бросаюсь по лестнице на первый этаж — сейчас не до лифта. Очутившись внизу, озираюсь по сторонам, в отчаянии высматривая розовый костюм. Но вокруг скопище взбудораженных, гомонящих туристов. Повсюду мельтешат яркие пятна.
Проталкиваюсь через толпу, тяжело дыша, твердя себе, что на самом деле Алисия ничего не скажет Робин, что не может она быть такой гадиной. Но прекрасно понимаю, что может — запросто.
Алисии нигде не видно. Я продираюсь через группу туристов, сгрудившихся у витрины с часами, и оказываюсь у вращающихся дверей. Вываливаюсь наружу и останавливаюсь. Смотрю влево, смотрю вправо. И ни черта не вижу. День ослепительно ясный, солнечный свет блестит в оконных стеклах, превращая все вокруг в силуэты и тени.
— Ребекка. — Чья-то рука внезапно впивается в мое плечо.
Я разворачиваюсь, щурясь от яркого света. И, когда мне удается наконец сфокусировать взгляд, меня охватывает непреодолимый, леденящий ужас.
Это Элинор.
Вот оно. Мне конец. Не следовало мне выходить из «Тиффани».
— Ребекка, мне нужно поговорить с вами, — холодно чеканит Элинор. — Тотчас.
На ней длинное черное пальто и непропорционально большие черные очки — вылитая гестаповка. Не иначе как все разнюхала! Она говорила с Робин. Говорила с Алисией. Явилась разоблачить меня перед командованием и приговорить к каторге.
— Я… э-э… занята, — бормочу я, пытаясь улизнуть обратно в «Тиффани». — У меня нпет времени на болтовню.
— Это не болтовня.
— Все равно.
— Эго очень важно.
— Допустим, это может казаться важным, — в отчаянии говорю я. — Но давайте смотреть на все в перспективе. Это всего лишь свадьба. Если сравнить это, скажем, с международными договорами…
— У меня нет ни малейшего желания обсуждать свадьбу, — хмурится Элинор. — Я хочу поговорить о Люке.
— О Люке? — Ошеломленная, я таращусь на нее. — А как… вы говорили с ним?
— В Швейцарии я получила от него несколько тревожных сообщений. А вчера пришло письмо. Я немедленно вернулась домой.
— И что было в письме?
— Я как раз направляюсь к Люку, — продолжает Элинор, пропуская мои слова мимо углей. — Хотелось бы, чтобы вы меня сопровождали.
— Правда? А где он?
— Я только что разговаривала с Майклом Эллисом. Этим утром он отправился на поиски Люка и обнаружил его в моей квартире. По-видимому, Люк хочет со мной побеседовать. — Помолчав, она добавляет. — Но прежде я бы хотела побеседовать с вами, Ребекка.
— Со мной? Зачем?
Прежде чем Элинор успевает ответить, хлынувшая из дверей «Тиффани» толпа туристов на мгновение разделяет нас. Можно воспользоваться моментом и слинять. Вот оно, спасение!
Но мной овладевает любопытство. С чего это Элинор захотелось со мной беседовать?
Толпа рассасывается, и мы снова оказываемся лицом к лицу.
— Прошу. — Элинор кивает в сторону обочины. — Моя машина ждет.
— Хорошо. — Я еле заметно пожимаю плечами.
Когда я оказываюсь в отделанном плюшем лимузине Элинор, страх немного отступает. А когда смотрю на ее бледное, непроницаемое лицо, страх и вовсе сменяется ненавистью.
Это женщина, которая использовала Люка. Женщина, которая плевала на собственного четырнадцатилетнего сына. Спокойно расселась в своем лимузине. Все еще держится так, будто владеет всем миром, будто не совершила ничего дурного.
— Так что было в письме Люка? — спрашиваю я.
— Оно было… сумбурное. Сбивчивое и невразумительное. Кажется, у него какой-то… — Она делает царственный жест холеной рукой.
— Нервный срыв? Вот именно.
— Отчего?
— А как по-вашему? — отзываюсь я, не сумев скрыть саркастические нотки в голосе.
