он спокойно смотреть ей в глаза после всего произошедшего между ними.
Совесть жрала. Да, и у него она имелась, как ни странно.
— Довлатов, а что вчера вообще было? Как я оказалась у себя дома? Ничего не помню, как будто амнезия, — робко пробормотала Лина и парня тотчас отпустило.
— Бухать тебе нельзя — вот что! — дерзко бросил и совершил глупость — посмотрел на ее губы. Припухшие. Искусанные им.
В нем проснулось дикое желание поцеловать эти губы. Вновь ощутить их вкус.
Сатана!
Север старался всячески блокировать свою память. Вычеркнуть десятки поцелуев, ее стоны, объятия. В отличие от Зориной, он все помнил в мельчайших подробностях. Они мешали ему жить. Из-за них его распирало и в штанах становилось тесновато.
"Если она сейчас же не свалит отсюда — я, бля, взорвусь, отвечаю!"
Единственным верным решением было как можно скорее спровадить соседку. Что он и сделал. В своей привычной манере:
— В следующий раз если приспичит потрепаться, приходи хотя бы трезвой. Мало удовольствия таскаться с тобой как с маленькой. Это я тебя отнес домой, как ты наверное уже поняла.
"Кошмар! Так вот почему весь день мне было стыдно! Гребаное шампанское!" — взвыла она про себя.
— Надеюсь, я не доставила тебе больших хлопот, — произнесла она дрожащим голоском, глядя на парня все тем же взглядом "Бэмби", от которого тот испытывал невероятный кайф.
"Доставила, только не большие хлопоты, а небольшое удовольствие. Его следы я как раз до твоего прихода в стирку закинул", — пронеслось в его опошленных мыслях.
— Нет. Но я понял, по какой причине ты вчера приперлась ко мне. Не без труда, но все же понял. Так и быть, больше я не стану доставать тебя против твоей воли. Членом своим клянусь. А теперь топай домой. У меня есть дела поважнее твоей амнезии.
Несмотря на сухой и малоинформативный разговор, пользу из него Зорина все же вынесла.
Север пообещал больше не нарушать ее личное пространство. А это именно то, чего она добивалась.
Но она и не догадывалась, что он всего лишь взял паузу...
Довлатов ждал сигнала от нее... Он знал — она уже принадлежала ему. Ей оставалось самой это осознать.
И именно ее невинность не давала ему покоя. Только ее...
Он точно спятил. Помешался капитально.
Наши дни
Как и следовало ожидать, к обеду следующего дня пикантное видео с участием Лины и Севера разлетелось по молодежным чатам подобно вирусу.
Наверное все, кому не лень, видели ее топлес. Все, кому не лень, начали писать ей в личку. Кто-то с похабными предложениями, кто-то спрашивал сколько она берет за ночь, а кто-то ограничивался банальными "шлюха" и "потаскушка".
Шлюха и потаскушка — стали своеобразным клеймом, с которым ей придется существовать на этом свете. Именно существовать.
А вот Довлатова все без исключения величали "капитальным красавчиком" и никак иначе.
Надежде пришлось удалить все странички дочери из соцсетей, а также заблокировать ее номер телефона.
Сама она не могла с этим справиться. Ей невыносимо больно было даже дышать. Плакать уже было нечем. Размышления также причиняли ей вред.
Если ее и посещали какие-то мысли, все они кружились вокруг суицида.
Она не хотела жить. Больше не хотела. Не видела смысла.
Боль росла. Она уже была настолько огромной, что отзывалась эхом внутри нее. Она напоминала о себе при каждом вдохе. Потому Лина старалась дышать гораздо реже. Боль оставалась с ней во сне. Сроднилась с ней, и каждая последующая секунда была хуже предыдущей.
Отныне в ней работала только одна программа. И называлась она программой самоуничтожения.
— Родная моя, прошу тебя, поешь, — упрашивала родительница, присаживаясь на кровать рядом с неподвижным телом дочери.
Свернувшись калачиком, Лина смотрела на стену совершенно пустым взглядом. В этой девочке исчезла тяга к жизни, что не могло не пугать Надежду.
Молчание — было ее ответом на все последующие вопросы.
Она не разговаривала ни с кем. Со вчерашнего дня она не проронила ни словечка. Со вчерашнего дня она стала призраком.
— Ну как? Есть контакт? — тихо спросил Арсений Андреевич, заглянув в щель приоткрытой двери.
Женщина отрицательно помотала головой и смахнула слезы с ресниц.
Лина не помнила последние пятнадцать часов своей жизни. Не слышала голосов, будто находилась в вакууме. Она не понимала, что находится в доме Бергеров. Впрочем, ей было все равно, где медленно подыхать. Где убиваться по своей прежней жизни, по чувствам, что посмели осквернить. Главное, что в изоляции от внешнего мира.
Надежда погладила Лину по волосам. Склонившись над ней, оставила материнский поцелуй на лбу и вышла из комнаты.
— Сень, я боюсь. Боюсь, как бы она с собой ничего не сделала, — тревожно сказала она, утыкаясь носом с теплое плечо мужчины.
— Надо психолога хорошего найти. Ты только сама в себя не уходи. Ты ей нужна сейчас, слышишь? — обнял ее нежно.
— Ну найдем мы ей самого опытного психолога, а что делать с этими... — скривилась она в приступе тошноты и головной боли. — С теми, кто все это видел? С теми, кто посмеет тыкать в нее пальцем? Ян сказал, видео посмотрели почти две тысячи раз к тому моменту, когда его скрыли. Вся хоккейная команда, все бывшие школьники могли видеть его. Ты представляешь, что будет, когда Лина вернется в универ? Это будет ад. Самый настоящий.
— А давай переедем? — всерьез предложил мужчина. — Махнем в столицу. У меня там бизнес кое-какой есть. Не пропадем.
Надежда на время призадумалась. Она не любила быть обузой. Ненавидела просить помощи у посторонних, однако ради дочери готова была наступить себе на горло. К тому же, Арсений не был для нее посторонним. Она снова влюблялась в мужчину из своего прошлого, изо дня в день доказывающего, что на него можно в любой момент положиться. Вот только она боялась, что он как и прежде исчезнет, оставив после себя еще одну пробоину в сердце.
— Я постараюсь в ближайшее время обсудить этот вопрос с Линой, но ты сам видишь, как она идет на контакт.
Для Лины переезд был единственно верным решением. Самым безопасным из всех. Но как бы ей ни было больно, она была против. Потому что от боли равно как и от отравленных чувств не скрыться. Не убежать. Они везде ее найдут.
* * *
—
