что эта девчонка пошла бы против него. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
— Так, может, слитое тобой видео сподвигло ее на это? Ты бы хоть о карьере спортивной подумал, раз тебе плевать было на Лину. Тебе же пиздец придет. И стоило ли? А главное — зачем? Что ты хотел этим доказать?
Словами не передать, как чувство сволочной несправедливости разматывало его на части, но доказывать кому-либо свою непричастность он не имел желания. В особенности Бергеру.
— Так мало того, ты еще и дома их лишил! Тебе лечиться надо! Если от статьи за изнасилование ты еще можешь скосить, от поджога уже не получится. Камера с регистратора соседкой тачки засняла, как ты проник в их дом через окно, а буквально через пару минут после того, как ты вышел, начался пожар. Вот нахуя, скажи?
Получил болезненный укол точно в сердце.
Крах. Конец всему.
У Севера больше не было сомнений. Он сядет. Определенно присядет, и если не на шесть лет, то на пару-тройку точно. Бергер не шутил. Лина все-таки считала его монстром.
— Пожалуйста, пропусти меня. Мне нужно поговорить с ней!
Он готов был на колени упасть перед ним. Готов был унижаться сколько угодно. Но все же вовремя одумался. Бергер здесь ничего не решал. Только масла в огонь подливал. И полыхало у Севера уже знатно. Особенно, когда тот увидел на крыльце особняка мать Лины.
Она неслась на отчаявшегося парня словно медведица, защищающая свое потомство.
— Убирайся к черту! Пшел вон отсюда, щенок! — гневно выдавила она, оттесняя Яна за себя. — Проваливай, пока я голыми руками тебя не придушила. Скотина такая! Еще смеешь заявляться сюда!
— Надежда, не знаю как вас по батюшке, я вам клянусь...
Оглушающая пощечина резко оборвала поток его слов. Следующая пощечина была не менее звонкой и хлесткой. А затем женщина начала колотить его в грудь. Хладнокровно и свирепо.
— Клясться будешь перед мамкой своей, что родила такого выродка!
И наверное впервые ему не хотелось ответить ударом на удар. Не потому, что перед ним стояла женщина, мать девушки, в которую он втрескался по уши. Он неподвижно стоял, принимая на себя удар за ударом, потому что женщина считала, что каждый из них он заслужил.
Сам он так не считал. Он не сделал ничего такого, за что можно было бы так обходиться с ним.
В ушах стоял глухой вой. Прислушавшись, Север понял — это по его душу. Вой полицейских сирен приближался к особняку Бергеров.
— Передайте Лине, чтоб кошака забрала. Если меня загребут, за ним некому будет присматривать, — прохрипел он обессиливши.
Последние слова означали только одно — он сдался.
Не выдел он выхода. Не знал, за что хвататься.
И нужно ли...
Когда все вокруг считают тебя конченной мразью, доказать, что все не так — крайне не просто. Невозможно.
Доказательств не было. Все улики были против него. А в такие моменты сам начинаешь верить, что ты и есть конченная мразь. Люди не могут ошибаться.
Безысходность обложила Севера по всем сторонам монолитными плитами, и куда ни сунься — тупик.
Он остался один. В окружении своего помешательства, что также ускользало от него.
Лина тоже одичала, а вскоре узнала, что не так уж она и одинока. В ней росла жизнь — пока еще совсем крохотное напоминание о Севере с отчетливым сердцебиением.
Она частенько вспоминала о своем любимом психопате. Бессонными ночами все так же рыдала по нему. Она безумно скучала, мечтала увидеть его. Мысленно она простила его... за все.
Но нужно ли ему было ее прощение? Точно уже нет.
Север постепенно забывал о своем помешательстве. Гасил в себе все паршивые чувства до тех пор, пока не образовалась девственная пустота, пока он все-таки не стал монстром.
С того самого дня он больше не видел Лину. Даже во снах она побаивалась приходить к нему. Прогонял.
Единственное, что напоминало ему о ней — тетрадь с заметками о нем, со снами. Но и ее он со временем перестал перечитывать.
... Когда-нибудь их пути снова сойдутся... На перекрестке двух дорог кому-то из них как никогда будет больно... Кто-то из них очень сильно пожалеет...
