как Марата увезла скорая. Керимовы просили администрацию отеля не придавать эту историю огласке и не вызывать полицию, но я все равно подумала, что безопаснее будет забрать оттуда твои вещи.
Я не понимаю, зачем Эмма Фридриховна все это делает. Зачем помогла мне избежать аборта, зачем возила к Вите, зачем сейчас возвращает телефон и клатч. В последнем, кстати, должна лежать банковская карта с деньгами. Отец переводил мне щедрую сумму каждый месяц, я не успевала ее всю потратить.
— Это ведь вы донесли полиции на отца, — не спрашиваю, а утверждаю. — Больше некому.
— Я, — отвечает сразу, даже не пытаясь скрывать эту информацию.
Столь быстрое признание в доносе изумляет меня.
— Зачем вам это?
— Не хочу быть соучастницей убийства.
— Что? — даже не сразу понимаю ее слова.
Немка вздыхает.
— Раз уж вышло так, что я слышала откровенное признание хозяина в организации убийства, то поневоле стала соучастницей преступления. Если бы оно когда-нибудь потом вскрылось, то меня могли бы привлечь к ответственности за то, что знала об убийстве и не сообщила правоохранительным органам. А я такой риск на себя брать не готова. У меня дети, внуки. Я в тюрьму не хочу.
Ах вот как. Конечно же, Эмма Фридриховна в первую очередь думала о себе любимой.
— А зачем помогли мне избежать аборта?
Немка приподнимает уголки губ. Ее улыбка выходит такой доброй и тёплой, что мне становится не по себе. Всегда строгая и грозная Эмма Фридриховна умеет улыбаться? Я не знала.
— Я никогда не относилась к тебе плохо, Даша. Ты хорошая девочка.
Фыркаю, не веря.
— Да ладно? А то вы не стучали на меня отцу.
— За что? — удивляется. — Разве ты когда-то совершила что-то противоправное?
Конечно, нет, я всегда была послушной. Но ведь Эмма Фридриховна наверняка знала, что, порой, я не ночевала дома, приходила из клубов под утро, а в последние несколько месяцев и вовсе почти не жила здесь, потому что большую часть времени проводила у Вити. Да, я уходила из дома, когда у прислуги заканчивался рабочий день, но интуиция подсказывает, что немка могла отслеживать мои передвижения по камерам видеонаблюдения.
— А то вы не знали про Витю.
— Все, что происходит, когда заканчивается мой рабочий день, меня не интересует.
Почему мне кажется, что она юлит?
— Я вам не верю, — заявляю прямо. — Вы что-то скрываете. Что вам от меня надо, признавайтесь? — нападаю.
Эмма Фридриховна в ответ звонко смеется.
— Даша, ну что можно с тебя взять? У тебя же ничего нет. Ты правда думаешь, что я помогла тебе из корыстного интереса?
— Да. Иначе не нахожу объяснения вашему поведению.
— Все очень просто, Даша. Я не собираюсь нарушать закон и рисковать своим благополучием. Зачем мне это?
— Ради денег. Отец щедро вам платил.
— Вот именно. Он так щедро мне платил, что я уже не нуждаюсь в работе. Смело можно отправляться на пенсию. Волею случая я узнала об убийстве. Ты считаешь, я должна была покрывать убийцу? Серьезно?
Неопределенно веду плечами.
— Если убийца — ваш щедрый босс, то могли бы и покрывать его.
— О, нет! Я не готова становиться соучастницей. Где мне это надо?
Ладно. Допустим, в это могу поверить. Немка не захотела нести ответственность перед законом. Действительно, зачем ей покрывать убийцу и таким образом самой становиться преступницей?
— Так а что насчет аборта? Почему вы помогли мне его избежать?
— Стало немножко тебя жаль.
— Да неужели? — хмыкаю.
— Я никогда не относилась к тебе плохо, хоть ты и считаешь иначе.
— А на встречу с Витей зачем повезли?
— Тоже из жалости. Подумала, ты должна с ним нормально попрощаться.
Мы замолкаем. Я до сих пор ей не верю. Жалость и нежелание покрывать убийцу? Неужели все так просто?
— Не нужно искать везде подвох и скрытый смысл, Даша, — немка будто читает мои мысли. — Иногда люди совершают определенные поступки не по какой-то таинственной причине, а просто так. Что касается аборта и встречи с твоим возлюбленным, то мне просто стало тебя искренне жаль. Ты мне всегда нравилась, как и твоя мама. Покойная хорошо ко мне относилась и в свое время помогла закрепиться на этой работе. А что касается признания начальника в убийстве, то тут, уж увольте, но я ни за что не собираюсь покрывать убийцу. Ни за какие деньги.
— А то вы раньше не догадывались, что папа организовал ее внезапную смерть.
— Догадки — это совсем другое.
Надо же, какие принципы. Что это? Немецкая педантичность?
— Ладно, Дарья. Не буду больше тебя отвлекать.
— Останетесь работать на Керимовых? — спрашиваю вдогонку.
Эмма Фридриховна пожимает плечами.
— Не знаю, посмотрим. Смотря какие условия предложат.
На этих словах немка уходит.
После разговора с ней я остаюсь в противоречивых чувствах. Значит, она оказалась лучше, чем я всегда о ней думала. Хотя в конечном счете Эмма Фридриховна действовала, исходя из собственных интересов. Испугалась, что может быть привлечена к ответственности за сокрытие убийства. Ну что же, имеет право бояться за свою жизнь. К тому же мой отец точно не тот человек, ради которого стоит так рисковать.
Оставшись в квартире Сони, я начинаю чувствовать одиночество, тоску и уныние. Вечера с ребятами скрашивали мое плачевное состояние, а теперь оно накрыло меня с головой. Лежу на диване и смотрю в одну точку, обняв живот.
Через несколько дней у Вити суд. Я хочу пойти, а в то же время боюсь. Как он отреагирует на мое появление? Ненавидит ведь меня. Никогда не простит, сам сказал. Хотя я не сделала аборт. Но за Керимова вышла.
В любом случае Витя имеет право знать, что я оставила ребенка. Независимо от того, как Смолов ко мне теперь относится, я обязана сообщить ему о том, что ребенок будет.
В день Х я подхожу к суду, но все-таки не нахожу в себе силы переступить порог здания и зайти в зал. Остаюсь ждать на улице. Не знаю, чего жду или кого.
Нет, конечно, жду, что Витя выйдет из парадного входа. Вот только не знаю, как к нему подойти, как начать разговор.
Холодный осенний ветер пронизывает меня насквозь. Посильнее кутаюсь в пуховик, натягиваю на уши шапку. Мне
