Сегодня ночью или уже под утро, когда мы были вместе, я пристально следил за ней. Настойчиво, внимательно, а временами просто-таки маниакально. То ли шестичасовая прогулка поспособствовала, то ли у меня в мозгах случился криз, но проснулось дикое желание смотреть на то, что Лёлька вытворяет и как ведёт себя, пока интимом наслаждается. Я долго прятался, опускал глаза и отводил свой взгляд. До сегодняшней ночи! До сегодняшнего утра! Помнится, был вынужден недавно всё объяснить и даже кое-что жене пообещать. По-видимому, пришло время клятвенное выполнять. Тем более что это не составило особого труда.
Ведь она смотрела на меня…
Полагал, что самозабвенно ненавидит. Считал, что тупо терпит. Уверовал, что недостоин. Понимал, что сильно насолил. Такие мысли в голове гуляли, пока сегодняшняя близость всё не разрулила.
Лёлик всё так же улыбается, когда ласкается, отвечая на поцелуи и щекотку. Мило щурится и морщит нос, когда начинает с духом собираться, настраиваясь на оргазм. Кокетничает, когда «вот-вот, вот-вот». Облизывается, предчувствуя свой финал. А когда кончает, громко дышит широко раскрытым ртом.
— Юрьев?
— М?
Порхание женской кисти над промежностью заметно ускоряется, рельефный пресс сильно сокращается, а жена постанывает и быстро дышит.
— Не торопись, — отдаю приказ и схватив её за щиколотки, сильнее развожу по сторонам гудящие от напряжения ноги.
«Да, любимая! Вот так» — таращусь, как безумный, на то, как сокращается маленькое лоно, захлопывая эластичной мышцей узкое отверстие… И как жена спокойно расслабляется, опуская таз…
— Вкусно? — сейчас смотрю, как голая облизывает испачкавшиеся в майонезе пальцы.
— Угу.
— Ещё? — предлагаю ей тарелку, на котором остались два кусочка сыра и маленькая долька помидора.
— У-у, — мотает головой, сосредотачиваясь на чашке с кофе, которой я вожу у неё перед глазами.
— Кофе?
— У-у.
— Ты наелась?
— Да, — потирая друг о друга узкие ладошки, Оля смахивает хлебные крошки, и продвигаясь на пятой точке, неторопливо отползает от меня. Пристроив спину в изголовье, к себе подтягивает согнутые в коленях ноги, и довольная собой и завтраком, елейно произносит. — И всё же, Юрьев, что с тобой вчера случилось?
Я стал, наверное, лучше? Или хуже? Вероятно, приобрёл какой-то незнакомый флёр? Или жена намеренно терзает? На эмоции выводит или на что-то проверяет?
— Ничего не случилось.
— Ты смотрел на меня, — устроив подбородок на своих коленях, Лёлька водит немного сонными глазами, разыскивая опять утраченный зрительный контакт. — Пялился, как ненормальный. Я думала, что ты на моём лице дыру прожжёшь.
— Это запрещено? — расставив руки на гарцующем матрасе, подаюсь к жене вперёд. — Не мог наглядеться. Засматривался и…
Забывал, что нужно двигаться.
— И?
— Восхищался.
— Вот как? Это очень необычно.
Необычно! Сколько уже времени прошло? Всё те же десять сучьих лет. В какой-то непростой момент, на одно лишь жалкое мгновение, внезапно показалось, что Лёля больше не способна на откровенный разговор глазами, что она скрывается, когда то и дело опускает веки, будто бы чего-то там стыдится или просто ненавидит. Ненавидит только лишь меня. Из-за чего? Из-за того, что я, как и они, как те уроды, как те, кто издевался над женой. У меня ведь тоже есть член и яйца. Временами я бываю очень резок. Грублю, рычу и матерюсь. Способен, вероятно, выказать насилие. Имею намерение обидеть и без того обиженную жену. Чтобы не смущать, я предпочёл «себя скрывать». А ещё…
— Оль, я не соврал, когда сказал тебе о том, чего боюсь.
— Угу.
— Угу? — склонившись над её коленями, касаюсь кончиком носа нежной кожи.
— Я поняла.
— Поняла?
— Будем повторять слова?
— Нет, — наглея, подключаю губы и язык.
— Юрьев, отвали.
— Почему?
— Мы перевыполнили план по близости на пять лет вперёд. На сегодня хватит и потом…
«Где мой кот?» — простой вопрос, способный поставить возбужденного и заточенного уже на скорый секс мужчину в глухой, безвыходный тупик.
Где же этот чёртов кот, старик?
То же время
— И где он был? — выпуская в сторону никотиновый дымок, с пренебрежительной кривой усмешкой спрашивает «Сашенька» Фролов.
Да под кроватью! Разбойник, как после оказалось, не далеко от нас ушёл. Толстая кишка у мальчика тонка, да мозгов и хитрости пока что маловато. Паштет развлекался, играя с небольшими по объёму пылевыми катышками, собравшимися возле плинтуса в углу. Кот разгонял их до огромной скорости между мелких лапок, сильно посеревших от дачного колорита, а после резко тормозил, подключая усы, нос и толоконный лоб, пока мы с Олей, заведённые и полуголые мотались, рыская по дому, при этом особо не стесняясь в выражениях, «миленько» собачились и обвиняли друг друга в том, что не уследили за глупеньким котёнком тире безмозглым шерстяным ребёнком, над которым необдуманно взяли шефство несколько недель назад. Последнее произошло исключительно:
«Из-за тебя! Из-за тебя, скотина ты тупая!» — визжала перевозбуждённая женщина, выдирая пальцами запутавшиеся волосы у себя на голове. — «Паша-Паша, где же ты? Кыс-кыс, малыш. Иди ко мне. Ко мне, кому сказала?».
А я, придурок, имел неосторожность ей напомнить, что:
«Павел — не собака, а котяра, который привык гулять сам по себе»; а затем зачем-то углубился в воспоминания о том, как она отчаянно желала распанахать парня от горла до анального отверстия, чтобы наживо вырвать детородное жало из кошачьих чресел. За несвоевременное изложение моментально удостоился ощутимой серии физических толчков в плечо и словесных оскорблений, из которых «кретин и идиот» были наиболее необидными и простыми. Даже так? Подозрительно, что из Олиного лексикона выскочили любимые «палач», «убийца» и «вампир». И в тот момент я стал подозревать жену в случайном матерном косноязычии. Наслушался тогда по самые раздувшиеся помидоры, как у нас здесь говорят.
Однако зарядить писюше о том, где в тот момент скрывался борзый бузотёр, — всё равно что признать свой однозначный проигрыш и полнейшую несостоятельность в благородном деле сыска. Как бывший сотрудник правоохранительных органов, отставленный согласно рапорту капитан полиции, позавчера я зарекомендовал себя, как «отвратительное полное ничто». Так кричала в бездну Лёля, когда, широко раздвинув ноги и выставив мне на обозрение призывный голый зад и розовую щель, в которую я хотел был засадить ей по воспалившиеся от крика гланды член, искала озабоченного Павлика в промежутке между полом и здоровым стеллажом с кастрюлями, стоящим в углу на кухне рядом с газовой плитой.
А потому:
— Догнали каторжника возле выхода.
— О, как! — счетовод, похоже, мне не верит.
Да нет же! Сашенька просто-напросто поддерживает очень глупый разговор.
— Мы нализались, Фрол? — прыскаю, задыхаясь никотином.
— Говори о себе. Потому как я нахожусь в полном сознании, хотя желал бы отойти в астральное
