— А Лешка уже ушел. Ему домой надо.
Разочарование разорвалось внутри меня маленькой болезненной бомбочкой. Я шла по темной улице и несла в ладонях свое разбитое сердце. Каждый шаг отдавался болью. Странно, почему я чувствую себя обманутой? Разве кто-нибудь мне что-то обещал?
Коля догнал меня и пошел рядом.
— Устала, — пожаловалась я, пытаясь запахнуть плащ. Ветер вырывал полы из ослабевших рук и забрасывал за спину. Коля помог справиться со строптивой одежкой и взял меня за руку.
Хорошо идти с Колей, молча, плечом к плечу, держась за теплую ладонь. Ладонь излучает надежность и дружелюбие.
— А она похожа на Людмилу, — раздумчиво проговорил Коля и покачал мою руку. Он не смотрел на меня, смотрел куда-то вперед и вверх. Он даже голову запрокинул. Я тоже посмотрела вперед и вверх. И ничего не увидела. То есть абсолютно. Потому что наступила темная ночь, а свет фонарей и сами фонари остались где-то ниже взгляда.
Бедный Колька! Сегодня его любимая стала женой другого. Людка никогда не отвечала на Колины чувства. Да он ей и не говорил о них. Но все-таки пока она была свободна, он сохранял надежду или иллюзию надежды. А вдруг? Совсем как я. Меня охватило к Коле теплое родственное чувство, я плотнее прижалась к его плечу, Коля выровнял свои шаги с моими. Идти стало еще лучше.
— Аль, а что она за человек, эта Зина?
Я невольно улыбнулась Колиному вопросу и принялась добросовестно отвечать:
— Зина — дочка дяди Витиной сестры. Их много: дядя Паша, дядя Ваня и тетя Рая — Зинина мама — это довоенные. Потом дядя Миша, дядя Витя, тетя Женя, тетя Тамара — эти после войны. Подожди. — Я пересчитала загнутые пальцы. — Кого-то забыла. А, еще Шурик — последыш. Он совсем молодой, немного нас постарше, недавно женился.
Я еще раз пересчитала пальцы и удовлетворенно вздохнула. Все. Никого не забыла.
— Ну, — нетерпеливо напомнил о себе Коля, — Зина-то что?
— Зина? Зина — дочка тети Раи. Они живут под Тарусой. Тетя Рая работает фельдшером в здравпункте, дядя Кирилл механик. Раньше в колхозе работал, а сейчас не знаю где. Но работает точно. Дядя Витя говорил, но я забыла. Зачем мне? У Зины два брата: Костя в прошлом году из армии пришел, в Тарусе водителем работает на автобусе, а Витек в школе учится. Не знаю, в каком классе, маленький еще. Может, в третьем?
— Аль, ты мне про Зину расскажешь? — начал проявлять нетерпение Коля. Вот чудной. А я ему про что рассказываю? Решив не сердиться, я продолжила свой рассказ:
— Зина в этом году закончила медицинские училище, работает медсестрой в санатории, не очень далеко от дома, летом на автобусе ездит.
— А зимой? — Коля снова встрял в плавное течение моего повествования.
— Зимы еще не было, она только три месяца работает, — машинально ответила я и услышала Колин смех. Вот, блин! Издевается.
— Не хочешь слушать, не надо, — обиделась я и замолчала.
— Хочу. Не дуйся. Что она за человек?
— Я ее не очень хорошо знаю. В основном по Людкиным рассказам да по редким встречам. Мне она нравится. Она знаешь, реальная и устойчивая.
Сама не знаю, почему из меня вылетели именно эти определения. Но они как нельзя лучше выражали мои представления о Зине. Коля не поймет и опять будет смеяться. Коля понял и кивнул головой.
— Мне тоже показалось, что она — самостоятельная девушка.
Как хорошо сказал, уважительно, по-доброму. Я даже позавидовала Зине, что она производит такое впечатление.
— Знаешь, Аль, я, кажется, влюбился. — В Колином голосе ни смущения, ни иронии. — Как думаешь, она со мной поедет?
Ни фига себе! Только увидел, уже женитьбу планирует. Я просто рот разинула. А Коля как ни в чем не бывало продолжал:
— Ну сразу, может, и не поедет. Но я настойчивый, со временем уговорю.
Я вошла в прихожую и установила, что в квартире кто-то есть. Из-под кухонной двери пробивался свет. Мама. Я привалилась спиной к двери и закрыла глаза.
Щелкнул выключатель, и закрытые веки дрогнули под внезапно вспыхнувшем светом.
— Устала? — сочувственно спросила мама, и я почувствовала ее теплые руки. Мама обняла меня, отрывая от двери, потянула за плащ. Я открыла глаза, близко увидела мамину улыбку, улыбнулась в ответ. Мама сняла с меня плащ, помогла отделаться от надоевших туфель. Ноги сразу закололо сотней иголочек. Я пошевелила пальцами и застонала.
— Бедная моя, целый день в новых туфлях. Но зато такая красавица! — ласково пропела мама и восхищенно прицокнула языком. Мамочка, как же хорошо. Мамочка дома. Я уже забыла, какое это счастье — приходить домой к маме, к ее радости, любви. Как недавно я жила с этим каждый день и не понимала, что имею. Как легко потеряла. Дура я, дура, все потеряла, ничего не сумела ни оценить, ни сохранить. И опять список потерь: Лешка, мама, дядя Сережа, Катя, Дима… Не буду сейчас об этом. Зачем? Ведь мама вот она, со мной. Хлопочет, вставляет мои ноги в тапочки.
— Как свадьба?
— Чудесно! — искренне говорю я. — Людка такая красоточка!
— Я видела, — говорит мама. — Я приходила посмотреть, как вы в ЗАГС уезжаете. Опоздала, вы уже в машины садились, поэтому меня не видели.
— Не видели, — огорченно подтверждаю я. — Жалко.
Пока я раздевалась, мама приготовила ванную, пока я нежилась в горячей воде, она разобрала постель и сделала чай.
Сидя в подушках, я маленькими глотками пила вкусный мамин чай, давала полный отчет о Людкиной свадьбе и была совершенно счастлива. Как маленькая девочка, проведшая счастливый день вдали от мамы и получающая еще одно удовольствие, рассказывая маме об этом дне. Мама сидела у меня в ногах и, раскрасневшись, радостно меня слушала. Мой рассказ дошел до прихода Кати.
— Так, значит, это она на свадьбу ходила, — вмешалась мама. — А мы с Сережей удивились, что Катя приехала на один день, нарядилась и куда-то ушла. Знаешь, она сегодня была какая-то другая. Спокойная, благожелательная, поцеловала нас. И меня тоже. Сережа даже прослезился. Он теперь легко плачет. А Катя — это такая боль. Последнее время она ведь практически с нами не общалась. Заняла комнату, в которой Нина лежала, замок вставила. Я тебе говорила (я кивнула). Приходила, уходила, редко слово скажет, да и то так, что уж лучше бы молчала. Винила нас все. Господи, Аленька, а в чем же мы виноваты? Полюбили друг друга, хотели вместе быть, мало ли семей распадается… Мне так обидно. Я Катю любила. Не скажу, как родную дочь, нет, но чужой она мне не была. Всегда старалась, что тебе, то ей. Ведь она ко мне первой бежала, что бы ни случилось: болезнь ли, двойка, мальчик ли обидит… И надо же так возненавидеть. Ладно меня, но ведь и отца. Сереже так тяжело. Дима перевел документы в Питер, поступил, не поступил — не написал. Только и знаем, что жив, да и то от Зины. Ей и бабушке, слава Богу, пишет.
