27
Пока близкие Карами искали страну, которая дала бы добро на его похороны, Саша пыталась найти ответы на другие вопросы.
Гидеон так и не появился в отеле. Ни той ночью, ни на следующий день. Ни через два дня. И не позвонил. С одной стороны, Саша была совершенно уверена, что он не позвонит, а с другой стороны, пришла в ужас оттого, что он не позвонил, и оттого, что больше вообще она никогда о нем не услышит. Какими бы ни были ее чувства, ей не оставалось ничего другого, как держать их при себе. У нее не было никого, с кем она могла бы поговорить и кому могла довериться. Даже если бы она и нашла, с кем поделиться своими мыслями, то ее, без сомнения, сочли бы если не лгуньей и не сообщницей, то просто женщиной, которой пренебрегли и которая предпочла считать любовника скорее хладнокровным убийцей, чем заурядной скотиной.
Как обычно в подобных случаях, в агентство Франс Пресс не обратилсь ни одна группировка, которая бы взяла на себя ответственность за совершенный террористический акт, однако общественность все происшедшее расценила как израильскую операцию. Саша находилась с семьей Карами, а потому из первых рук узнавала обо всем, что сообщалось семье по поводу покушения.
По всей видимости, один из членов спецгруппы вошел в контакт с Сабой Калилом, братом кофейщика Карами, и убедил его в том, что против Карами готовится заговор. Не столько из-за преданности ООП, сколько из-за больного сына, тот поспособствовал тому, чтобы приехал брат, Али Калил. В награду, по-видимому, он получил деньги на операцию сына, а также гарантии безопасности для всей семьи, которая вскоре перебралась на жительство в новое место, может быть, под новыми именами. По крайней мере, все были уверены, что больше ни о нем, ни о его семье не услышат. Что касается Али Калила, то его меньше всего ожидали обнаружить на реке Ярмач. Вернее, обнаружили его труп, который качался на волнах неподалеку от брода. Было решено, что после того, как израильтяне поговорили с ним и поняли, что он не только не сможет им помочь, но, без сомнения, помешает, у них не оставалось другого выхода, как буквально спрятать концы в воду.
Находясь рядом с Жозеттой, которой приходилось отбиваться от донимавших ее чиновников, Саша продолжала делать записи, собирать интервью. Однако она ни на один день и ни на одну минуту не переставала думать о Гидеоне. Несмотря на огромное количество телефонных звонков и на постоянные усилия, направленные на то, чтобы сдержать напор прессы, осаждавшей виллу, она старательно воскрешала в памяти каждую минуту, проведенную вместе, пыталась восстановить каждый эпизод их любовной истории. Истории, которая продолжалась четыре недели и проходила на двух континентах.
Никто не заставлял ее появиться в Тюильри в то утро, а тем более, растянуться на мостовой. Никто не принуждал принять его приглашение на завтрак. Ее никто не насиловал. Она сама хотела его. Вот такие она сделала глубокие и тайные выводы. И держала их при себе. Да и вообще, все, что касалось ее отношений с Гидеоном, было надежно спрятано в тайниках ее сердца.
Другое дело — Жозетта Карами. Все, что происходило в ее жизни, никак нельзя было удержать в рамках ее личного существования. Она стала самой знаменитой палестинской вдовой. Точно также, как в свое время была женой одного из самых влиятельных лидеров движения.
Король Хусейн отказался дать согласие на то, чтобы похороны состоялись в его стране. Он опасался, что тысячи палестинцев, находящиеся в Иордании, воспользуются этим предлогом, чтобы взбунтоваться и развалить его и без того хилое королевство.
В конце концов, все заботы о похоронах взяли на себя люди из группировки Абу, которые прибыли для ведения дел семьи Карами. Один из них привез из Англии старшего сына Карами Фахда. Поначалу мальчик производил впечатление послушного и застенчивого подростка, однако по прошествии некоторого времени стал вести себя очень агрессивно, хотя еще и чувствовал себя не в своей тарелке, не зная, как вести себя в качестве главы семьи.
Для похорон выбрали Дамаск. Главным образом потому, что Сирия оказалась одной из немногих стран, предложивших свои услуги. Причем это был не столько гуманный жест со стороны президента Хафиза Асада, сколько желание замазать трещину между двумя арабскими сообществами.
Огромные скопления людей затопили улицы Сиди Боу Сад на пути следования семьи Карами в аэропорт, отправившейся для похорон в Дамаск. Весьма впечатляющим был момент, когда погребальный сосуд задвинули внутрь сверкающего белого авиалайнера, присланного специально для этого случая из Саудовской Аравии. Дипломаты стран Третьего мира соединились с лидерами противоборствующих фракций ООП для выражения всеобщей скорби. Присутствовали представители двух американских телеканалов, несколько групп из Германии, Англии и Франции. На весь мир транслировались сделанные на основе документальных видеоматериалов клипы о различных военных и террористических акциях, к которым был причастен Тамир Карами. Первая передача из документального сериала «Семья» оказалась последним интервью, которое дал Карами, и была запущена в эфир гораздо раньше, чем предполагалось. Ее сочли весьма спорной. Спорной, а также варварской, бессердечной, дерзкой и предвзятой. Снятой во имя той революции, которая в конце концов убила его самого.
Израильтяне по-прежнему отказывались взять на себя ответственность за происшедшее.
И по-прежнему, Гидеон не звонил.
Маури так и не приехал в Сирию. Если бы и приехал, это сулило мало хорошего. Не с его имечком гостить в компании маньяков, мечтающих о паломничестве в Мекку. Словом, не то время, чтобы еврей Глик скорбел на похоронах палестинца во враждебной стране… Но как же Саша? Однажды она уже сказала Маури, и могла повторить еще сто раз, что она всего лишь умненькая еврейская девушка, которая знает, как отщипнуть от батона…
Она брала интервью, записывала на диктофон, просто беседовала. Дамаск не многим отличался от Сиди Боу Сад. Те же лица, те же речи, те же ответные угрозы. Она проходила сквозь все события в каком-то трансе, поддерживаемая редкими выбросами адреналина и Жозеттой, лицо которой выражало одновременно глубокую печаль и внутреннюю силу. Насколько глубока была ее печаль? И можно ли измерить степень чужой печали? У Жозетты все осталось в прошлом. Саша могла рассчитывать только на будущее.
Маури ждал Сашу в Париже в том же самом отеле. Желая успокоить и вселить надежду в нее, он уверял, что теперь все будет просто и легко. Однако для нее уже ничего и никогда не могло быть снова простым и легким. Когда ее самолет летел в Париж, она думал о Гидеоне. Впредь надо быть поумней с такого рода любителями острых ощущений.
