сто рублей, с молебном в пять раз дороже. Но кто же в наше время экономит на здоровье, правда?
— Да что с тобой? — одёрнул меня за руку парень и уставился как на душевнобольную.
— И таких бог любит, — отвернулась я от него и слепо вперила взгляд прямо перед собой, стараясь абстрагироваться от всего на свете, и представить, что встреча с Ярославом случится уже вот-вот, а не через целую вечность.
Этим только и спасалась. Сегодня и потом всю неделю напролёт.
В гимназии мы мастерски скрывались от грозных глаз матери по всевозможным закуткам. В библиотеке, под лестницей, в лаборантских и служебных помещениях. И целовались так, что губы горели огнём, а сердце в груди давно уже ошалело от счастья быть рядом с любимым человеком.
После занятий же, под прикрытием Семёна, мы вообще отпускали себя на свободу. А я всё представляла обозримое будущее, когда же я наконец-таки смогу выпорхнуть из-под железного, удушающего крыла матери и хапнуть кислорода полными лёгкими.
Я хотела жить, а не существовать под её гнётом. Хотела любить не таясь. Хотела совершать собственные ошибки и учиться на них. Я хотела быть личностью, а не блёклой зашуганной тенью, которая шарахается от звука имени собственной матери.
И с каждым днём мне казалось, что слепая любовь к ней и желание стать нужной, уже давно трансформировалось в нечто другое — мать меня раздражала. Своим вечным недовольством, бесконечным брюзжанием о боге, нравственности и чести. Но она добилась лишь обратного эффекта — некогда послушная девочка задыхалась в клетке, в которой её закрыли от внешнего мира, и почти каждую ночь мечтала повторить безумный подвиг — прокрасться по тёмному коридору, провернуть запертый замок и убежать навстречу своей судьбе.
К нему. К нему одному! И навсегда!
Но оказалось, что не только моя мама была категорически против нашего общения. В пятницу об этом чётко и без экивоков заявил и дед Басова. Он позвонил, когда парень уже вёз меня домой после свидания. Очевидно, что Ярослав хотел сбросить этот вызов, но на повороте его рука дрогнула и в машине посредством громкой связи зазвучал излишне строгий мужской голос.
— Ну и где ты опять пропадаешь?
— И тебе не хворать, дедушка.
— Ужин с Сердюковыми начался уже полчаса назад, а тебя до сих пор нет! Как это понимать, Ярослав? Я для кого их пригласил? Мне нужно, чтобы ты начал налаживать отношения с дочерью Владимира.
— Дед, я тебе уже говорил, чтобы ты свою предвыборную кампанию раскачивал без меня?
— При чём тут моя гонка? Я для тебя стараюсь, дурень! Чтобы у тебя были связи в высших кругах! Бери пример со своего брата, у него летом свадьба с дочкой самого Агибалова. Я не хочу, чтобы ты, как и твоя мать, в своё время, связался с беднотой и сраными плебеями. Я такого позора второй раз не допущу!
— Спасибо за старания, дед, но у меня уже есть девушка.
— И кто она?
— Не твоё дело.
— Нет, милый внучок, как раз таки моё! Топтать — топчи сколько влезет, но отношения строить будешь только с собой равными. А станешь артачиться, так я тебя в два счёта лишу наследства! Ты понял?!
— Лишай, — равнодушно выдал Ярослав и отключился.
А я после этого разговора не знаю, как вообще пришла в чувства. Целый вечер проплакала белугой, а потом нафантазировала себе столько, что моя черепная коробка практически лопнула от всевозможных холодящих душу мыслей.
Яр сирота? Но не потому ли, что его отец был из «рабочего класса»? А что, если именно это сгубило и его, и его супругу? А что, если нас ждёт то же самое? И смогу ли я жить с пониманием того, что именно из-за меня Басов потеряет связь с близкими и лишится средств к существованию. Это он пока молодой перспективный спортсмен, гребущий деньги за рекламные контракты. А что будет через пять лет, десять, пятнадцать?
Смогу ли я вынести его полный разочарования взгляд, когда он поймёт, что я того не стоила?
Именно поэтому, промучившись в сомнениях всю ночь, я пришла к болезненному, но единственно верному решению. И когда на утро мы с Ярославов встретились, я тут же зарядила им ему прямо в лоб:
— Нам нужно расстаться!
— Чё?
Я тут же сбивчиво начинаю пояснять причинно-следственные связи своего поступка, но Басов лишь слушает меня, качая головой, а затем обрывает мой поток сознания на полуслове.
— Истома, ты офигела?
— Н-нет…
— Какой на хрен расстаться? Ты же сдохнешь без меня.
— Сдохну, — согласно киваю я тут же.
— И я без тебя тоже, глупая.
— Да?
— Да! И ты мне брось всё это дерьмо болтать. Не мой дед станет решать, как будет между нами. Понятно?
— Понятно, — киваю я и чуть не оседаю на пол, чувствуя бесконечное облегчение.
— Пусть старый хрыч бесится сколько душе угодно и на дочке Сердюкова сам женится, раз ему так приспичило с ним породниться. А я — пас, потому что нахожусь там, где мне хочется. Я не чья-то табуретка, чтобы меня двигали взад-вперёд. Ясно?
— Ясно.
— И вообще, я для тебя сюрприз приготовил. Можешь вырваться сегодня ко мне?
— Увы, Яр. После уроков меня встречает бабуля. И сразу домой. У нас будет мероприятие.
— Дорогие воцерковленные в гости придут?
— Нет. Поминки. Сегодня ровно год как не стало отчима и сестры.
— Соболезную, — сжимает он мои пальцы, и я киваю. Боль давно прошла, осталась лишь щемящая тоска по тому, кого уже не вернёшь. Но жизнь продолжается, вот только мама и бабушка не хотят это принять.
— Ничего, — киваю я.
Молчим несколько минут. Звенит звонок на следующий урок, но мы даже не вздрагиваем. Почему-то уже плевать, украденная близость стала дороже всего.
— Истома?
— М-м?
— Я всё равно к тебе приеду.
— Когда?
— Когда все уснут. Что скажешь?
Сердце в ауте. В моменте кровь в венах превращается в крутой кипяток. По телу бродит электричество, поджигая все фитили на моей выдержке.
Но я же не такая рисковая, ведь правда?
— Приезжай.
Боже…
_______
* Псалом 118 — самый большой псалом в Библии — 176 стихов.
Вероника
Вечером дома траурная атмосфера. Как и ожидалось, никто из близких даже не пытается вспомнить, что сегодня мой восемнадцатый день рождения.
Всем плевать на меня. И матери. И бабке.
На столе, вместо праздничного торта со свечами, кутья, которую показательно окропляют святой водой. Стопка румяных блинов, пирожки с приторно-сладкими начинками и компот из сухофруктов.
Я
