Полироль растекся по поверхности стола молочными облачками, и я принялась натирать столешницу, пока с удовлетворением не увидела, что атласная древесина защищена до следующей недели. Я сделала шаг назад и полюбовалась своей работой.
В этом доме прошла большая часть нашей с Натаном совместной жизни. Один человек как-то сказал, что если хорошо знаешь свой дом, то по старым стенам можно прочитать историю, как по страницам книги. Обстановка домов не менее интимна и занимательна. Если хотите знать, один взгляд на комнату способен сказать, кто здесь неряха, кто утратил всякую надежду, а кто отчаялся.
Когда мы купили дом на Лейки-стрит, он нуждался в капитальном ремонте и поэтому обошелся нам дешево. Мы воевали с сыростью, мышами и расшатанными опорами. Ремонт был похож на нанесение слоев лака – одним словом, шел очень медленно. Мы делали ошибки – взять хотя бы несчастные стены цвета терракоты в столовой, которые мы так и не перекрасили; ванную, спланированную в самом неподходящем месте; неудобный, уродливый диван в комнате няни. Когда я выбирала его, он казался мне симпатичным. О шторах с рюшечками на лестничной площадке вообще помолчу («Как трусы у шлюхи, – вынесла вердикт моя подруга Ви, впервые увидев эти рюши. – У тебя темное прошлое, Роуз?»). Теперь от старости занавески истрепались в бахрому.
Мы с Натаном пообещали друг другу, что когда дети вырастут, мы устроим в доме ремонт. Но этого так и не произошло. Нам и так было уютно.
Субботнее утро прошло мирно: я сидела на кухне, разбирала беспорядок, наводила чистоту и составляла список покупок. По радио передавали симфонию Малера, полную отчаяния и горести, – жена композитора была ему неверна. Время от времени я невольно прекращала дела и вслушивалась в мелодию. Страдания Малера породили прекрасную музыку. Комнату наполнял свежий, крахмальный запах выглаженного белья, смешанный с ароматом пчелиного воска от полироли и легким благоуханием кофе. Петрушка иногда поднималась и потягивалась.
Я вышла из кухни, чтобы отнести белье наверх, в сушилку, находившуюся в комнате для гостей. Комната для гостей была роскошью, и по этой причине я поддерживала в ней безупречный порядок. На двух кроватях красовались белые хлопчатобумажные покрывала, вместо занавесок – бледно-розовая дымка французского тюля; на стене висела картина, подарок Натана на день рождения – белые розы на темном фоне. «Картина для нашей спальни, – сказал он, вручая мне ее. – Художник – русский, он еще очень молод, и его картины продаются контрабандой. Было нелегко с ним договориться, но я пригрозил разоблачением. Стоило мне увидеть картину, как я понял, что она для тебя».
Натан частенько получал подобные подарки. Он притворялся, что это выходит само собой, но я подозревала, что муж поощряет игры с конфиденциальной информацией, потому что ему льстит быть в центре событий. «Я в восторге, Натан, – честно призналась я. – Прекрасная картина.» Он был доволен: «Я рад, что выбрал ту, что тебе по душе. – В разговорах об искусстве муж не был так уверен в себе, и меня это трогало. – Мне нравится, что художник рисует в духе старых европейских традиций. Похоже, влияние модернизма его не затронуло», – осторожно добавил он. Я согласилась.
Сочетание реализма и красоты, религиозности и верности правде, меланхолии и глубины многое поведало мне о незнакомом художнике, и я не удивилась, что картина запала Натану в душу. Изображенные в оловянной вазе, с четками, брошенными на переднем плане, розы играли тысячей оттенков: серым, меловым, грязновато-белым, но в результате возникал эффект сияния; бутоны были чувственно-взъерошенны, хотя художник и добавил россыпь сорванных хрупких лепестков. Темный фон скрывал тайны, но мне никогда не узнать, какие именно.
– Эти розы напоминают мне тебя в саду, сказал Натан. Мы стояли и вместе рассматривали картину; наши отражения неясно мерцали на темном полотне.
Мы так и не договорились, где именно повесить картину в спальне. К тому же мне казалось, что в комнате для гостей она будет как раз на своем месте.
Я сложила белье в шкаф: простыни в одну стопку, наволочки в другую, встряхнула мешочки с лавандой, чтобы высвободить аромат, и вышла из комнаты.
Сэм приехал в Лондон на выходные и заглянул на ланч в воскресенье. Один, без Элис.
Сэм был красивым статным парнем, но, к счастью, не придавал этому большого значения. Он работал в научно-исследовательской компании, располагавшейся на старой свиной ферме в окрестностях Бата. Нашего сына считали восходящей звездой, и его зарплата и стиль жизни соответствовали этому мнению.
Он был прекрасным, компетентным специалистом в области генетики, и предвкушал рождение мира, где человеческими генами можно будет манипулировать для удобства и здоровья людей. Сын свято верил в то, что нас ждет лучшее будущее, и я горячо любила его за то, что он есть, за его идеалы.
Однако в области личной жизни Сэм не был специалистом.
Пока я готовила ланч, сын зашел на кухню и занял место у окна. Я откинула на дуршлаг сваренный на пару картофель.
– Зачем ты так делаешь? – спросил он. Я выложила картофель в форму с горячим маслом.
– Так у картофеля появляется хрустящая корочка.
– Надо сказать Элис. Мы оба учимся готовить.
Я поставила форму в духовку. Сэму давно пора понять, что Элис не из тех девушек, кто ценит кулинарные советы. Более того, ее безупречная внешность и неприкрытые амбиции заставляют женщин в возрасте чувствовать себя неуютно.
– Как она поживает? – я избегала его взгляда.
– Нормально. – Сын замялся. – Наверное.
– Наверное?
– Она поехала в Австрию, кататься на лыжах. – Сэм засунул руки в карманы и стал в точности, как отец. – Неисправимая любительница развлечений.
Элис регулярно причиняла Сэму страдания. К его чести, он не распространялся на этот счет, но мы с Натаном все видели без слов. В один прекрасный день Сэм познакомился с золотоволосой Элис на конференции и моментально, не успев выслушать ничьих предупреждений, влюбился. Теперь ничего поделать было нельзя – лишь переждать.
К курице я планировала подать соус с эстрагоном, карликовую морковь, горошек и стручковую фасоль. Чистить морковь было кропотливым занятием, и пришлось сконцентрироваться. «Прекрати, мам», – сказала бы Поппи. Но какой смысл иметь детей и не вмешиваться в их жизнь? Вмешиваться так же естественно, как и дышать.
– Знаешь, я попросил ее выйти за меня замуж.
Я задела ножом ноготь и пососала палец. Ответ Элис был ясен по виду Сэма. Я понимала, что следует выступить в роли самаритянки, мудрого советчика, но боль и разочарование сына расстроили меня, и я была в растерянности.
