«Что вы делаете в моем доме?» — возмутится Мойсхен. И получит ответ: «А что вы делали в постели моего мужа?»
Вновь и вновь Мэгги в мыслях осыпала бесчисленными колкостями соперницу. Она вообразила, как столкнется с Мойсхен в опере. Мэгги никогда раньше не ходила в оперу — Джереми считал это удовольствие слишком дорогим, но на этот раз она там появится, и не на обычном спектакле, а на премьере. Кто-нибудь представит женщин друг другу. «Вы знакомы с Мойсхен Моргенштерн?» Мэгги грациозно кивнет и повернется к спутнику Мойсхен: «Чей-то муж, я полагаю?»
Когда сон начал овладевать ею, мысли стали расплываться и сцены встречи с Мойсхен были уже не так эффектны. Вот женщины случайно сталкиваются на Картнерштрассе. На Мэгги шикарная меховая шапка, которая очень ей к лицу. Нет, не пойдет — у нее нет меховой шапки, и вообще она не любит мех. «Ой, смотрите-ка! — говорит она своей спутнице… Кто это может быть? Возможно, жена перуанского посла. — Вот маленькая шлюшка, с которой спал мой муж». «Я не маленькая шлюшка!» — протестует разъяренная Мойсхен. «О нет, конечно, нет, — соглашается Мэгги. И наносит последний сокрушающий удар: — Ты большая шлюха!» Сон окончательно сморил ее, когда она колотила Мойсхен по голове каблуком ярко-красной туфли «Феррагамо».
В болезненных фантазиях Мэгги Мойсхен всегда представала красавицей. Почему-то при таком раскладе предательство мужа казалось менее обидным, чем если бы его любовница была невзрачной маленькой толстушкой. Однако в глубине души Мэгги осознавала нереальность придуманных сюжетов. В итоге идеальное решение пришло во сне.
На следующий день Мэгги проснулась поздно. Как и всегда на протяжении всей совместной жизни с Джереми, ее рука потянулась на его половину кровати. Где бы они ни жили — в Вашингтоне, еще в молодые годы, или позже — в Лондоне, Риме, Париже, Вене или Будапеште, — Мэгги всегда спала справа от мужа. Холод простыни бесцеремонно вернул ее из прошлого в настоящее. Каждое утро с момента смерти Джереми, в секунды неопределенности, предшествующие пробуждению, когда человек будто витает между сном и явью, ей казалось, что все как прежде. А потом реальность с жестокой, неумолимой решительностью врывалась в ее сознание. И вновь она поспешно отодвинулась от края пропасти. Рядом никого не было.
Немного поколебавшись, Мэгги громко выпустила газы и восхитилась собственной наглостью. Развалившись в полном одиночестве на правой стороне кровати, она сконцентрировалась на новом, непривычном ощущении: она могла расслабиться и никуда не спешить — впереди был целый день, и никто от нее ничего не ждал. Ни званых обедов, ни встреч, не придется даже воевать с Эсмеральдой. Делай что хочешь. Мэгги уже не находила свободу, уготованную ей в будущем, столь пугающей. Заваривая чай, она занялась обдумыванием технических деталей возмездия, которое должно было обрушиться на ничего не подозревавшую Мойсхен.
При жизни Джереми утро было любимым временем суток Мэгги. Ее муж-жаворонок с готовностью вскакивал с первым же пронзительным призывом будильника. А она пила чай в постели, полулежа на подушках, и слушала плеск воды и присвист, доносившиеся из ванной. В отличие от Мэгги, Джереми предпочитал не просто быстро принять душ, а понежиться в горячей ванне. И любил насвистывать старомодные водевильные песенки — такие как «Человек, который сорвал банк в Монте-Карло» или «Бешеные псы и англичане». «А в последнее время, — подумала она со злостью, — он напевал венскую „Fiakerlied“[11]».
Затем он с громким хлюпающим звуком восставал из мыльной пены, и сквозь открытую дверь ванной комнаты было видно, как он, обернув вокруг талии полотенце, намазывает пеной для бритья свои румяные щеки. Джереми никогда не пользовался электробритвами — Мэгги подарила ему одну на Рождество, несколько лет назад, но она так и осталась в коробке. Иногда он выглядывал с помазком в руке, внезапно вспомнив о каком-нибудь деле, и изрекал что-то вроде: «Дорогая, не забудь, пожалуйста, что мой смокинг в чистке». А потом уходил на работу, глухо стуча по паркету каблуками начищенных туфель — в безупречном костюме, неярком галстуке и подобранных в тон галстуку носках, распространяя вокруг аромат своего любимого мыла «Флорис». «Увидимся вечером», — говорил он обычно. Каждое утро последние двадцать пять лет.
Прихлебывая чай, Мэгги подумала, сколько уверенности людям придают ритуалы. Джереми находил чай «Эрл Грей» в пакетиках слишком тривиальным и пил только особый купаж, который специально доставляли для него из «Фортнума энд Мейсона»[12] в любую страну, где бы он ни находился. Мэгги не любила сюрпризов и неожиданных перемен в повседневной жизни. Настоящее удовлетворение ей приносило постоянство, неизменный статус-кво — дни, плавно, без потрясений, перетекающие один в другой. Так будет всегда, не сомневалась она. Ей это нравилось, и она считала, что муж разделяет ее мысли. Теперь стало ясно — Мэгги серьезно ошибалась, но Джереми уже не было рядом. Спросить не с кого. Слишком поздно спрашивать — и это сводило ее с ума.
Золтан появился у дверей ровно в девять. В этот раз на нем не было темного костюма с темно-синим галстуком — униформы водителя посольства. Теперь он больше смахивал на угрюмого ковбоя в своей клетчатой рубашке и новых джинсах, сильно подвернутых, будто он рассчитывал еще здорово вырасти или боялся, что они безнадежно сядут при стирке. На ногах у него были светло-серые мокасины с тканой аппликацией — явно восточноевропейский стиль. Золтан поглаживал усы длинным ногтем на мизинце, всегда раздражавшим Джереми. «Для чего ему такой длинный ноготь? — бывало, спрашивал он. — Выковыривать серу из ушей? Или в качестве отвертки?»
Золтан погасил окурок.
— Миссис Моргенштерн уехала в отпуск на две недели. С сегодняшнего дня.
— Откуда ты знаешь?
— Она позвонила и сказала, что у нее остался портфель посла. Хотела, чтобы я пришел и забрал.
— И ты ходил к ней забирать портфель?
— Да, вчера вечером.
— Как она выглядит? — не удержалась Мэгги.
— Примерно как всегда, — уклончиво ответил Золтан.
— Красивая и элегантная?
— Да, я полагаю. Она казалась усталой.
— А, ясно. — Мэгги хотела расспросить подробнее, но не стала. — В квартире есть еще кто-нибудь?
— Только Фатима, но миссис Моргенштерн сказала, что даст ей отпуск. Поэтому я и должен был забрать портфель вчера, пока они обе не уехали.
Фатима! Так вот где оказалась кузина Эсмеральды. Джереми спрашивал у Эсмеральды, не знает ли она кого-нибудь, кто мог бы поработать у его коллеги. Мэгги почувствовала приближение очередного приступа ярости. Если Фатима работала в доме Мойсхен, значит, Эсмеральда все знала. И молчала. Мэгги показалось, что она задохнется от ощущения невыносимой атмосферы всеобщего заговора, окружавшей ее.
