И он свободен. Благодаря ей. И ее стране. Он под защитой обеих – днем и ночью, в Музее и в своих поездках… Свободен смотреть на картины, читать лекции – не сколько надо, а сколько хочет, не больше. Заболеет – вылечим, здесь или там, в Америке. Везде, где понадобится. Зубы должны быть в порядке. Обследование – полное и квалифицированное – каждый год. У всех местных русских после сорока зубов нет, а к врачу они идут только перед крематорием. Непосредственно. Да и как может быть иначе? Денег-то нет. Даже после краткого предсмертного визита к медикам на похороны уже не хватает. Нет, пока Саша живет здесь и с ней, пока он создает это чудо своего присутствия, чудо полной жизни, чувство дома – он в безопасности. А значит, свободен. Конечно, у него есть свои обязанности. Но о них он знает. И, кажется, ему это не в тягость. Напротив! Он очень сексуальный мужчина. Ей повезло.
Свое любимое и единственное дитя Аликс назвала Елизаветой по собственной воле, в честь матери, и волю пришлось проявить изрядную, даже настоять: Саша почему-то противился… Елизавета превратилась в Лилю, а когда Крошка подросла, они стали называть ее Лола. С тех пор, как в каком-то парижском музее Саша показал им обеим одну картину. Это был Мане, полотно называлось «Лола из Валенсии». Танцовщица смотрела Аликс прямо в глаза. Из-под густых черных бровей – точно таких, как дочка унаследовала от Саши, – сверкал темный огонь. Так Лиза стала Лолой, Лолитой, Ло.
Так что эта… Ах-спи-рантка… Пусть ее звонит. Аликс отошла от окна и опустила трубку на стол, с трудом найдя для нее место среди немытых кружек и блюдец со следами крема и крошками торта… Крошка Ло слишком любит сладкое. Аликс привержена культу здорового тела. Оплывшая фигура, дурные зубы – незаслуженное оскорбление для окружающих. Бассейн, фитнес, природная еда, доступная здесь, в России, – натуральные продукты, напитки – все это так помогает быть в форме. Но нужна и дисциплина. Мера. А Крошка Ло… сплошная проблема. Иногда это все же обременительно – постоянно следить, чтобы дочка не располнела.
Лиля-Лолита, любимое шестнадцатилетнее дитя… И она свободна. Какое счастье. Гражданка Америки – этим все сказано. Здесь, в Москве, – лучшая школа – колыбель Сашиных прогрессивных взглядов и даже сегодня, во мраке неясных времен, светоч демократии. Через год-два, в Европе, – хороший университет. Возможно, Сорбонна… Как она любит Париж, крошка Ло…
От одной из многих Сашиных приятельниц, давно затерявшихся во тьме времен, осталась забавная фраза. Точнее – mot, довольно остроумное замечание. Его любил повторять Саша, вспоминает иногда и сейчас, когда нужно кому-нибудь пояснить, как обстояли дела со свободой в Союзе. В Советском Союзе. «Луну я вижу, – сказала как-то Саше эта особа. – А Париж – нет. Так что Луна ко мне гораздо ближе. И, по крайней мере, я точно знаю, что она существует».
А Крошка Ло свободна. И Париж для нее – знакомое удовольствие. Да, Сорбонна, конечно, Сорбонна.
Аликс снова взглянула в окно. Совсем стемнело, но круглый шлем храма едва различимо светился сквозь метель. Снег то несло мимо, то бросало в стекло.
Странная земля. Непонятная страна. Храм – оплот и святыню – то низвергают в прах, опускают ниже земли, так, что будто из преисподней вздымается пар в морозное небо, а то вновь воздвигают, и снова навеки… Кто дерзнет проделать такое с той, что нас защищает – нашей Свободой? «Добро должно быть с кулаками» – еще одна любимая Сашина фраза. Добро – конечно. И Свобода – тем более. Аликс вспомнила мускулистую руку, подъемлющую факел-светоч над Гудзоновым заливом. Вспомнила острые, мощные лучи вокруг головы статуи. Не то что слабый, еле мерцающий нимб русского Спасителя, нежный и тающий в дымке иконы, будто диск слабого, бледного осеннего солнца.
Вот она какова, ее Свобода. Ее Империя добра. Добра с кулаками. С золотыми лучами-копьями света, разящего мрак.
Но все-таки…
– Боже, – неожиданно для самой себя говорит Аликс, обращаясь к темно-золотому шлему храма, чудом выросшему на странной земле ее далеких предков, у этой черной реки, – Боже! Ты видишь: я страдаю. Ты дал мне все, кроме одного, – и вот я страдаю. Дай мне это и отними все. Верность – вот что мне нужно. Не откровенность, а доверие. Не правила, не свобода – но вера. Не внешняя, не условная – глубокая, подлинная, полная. Преданность – вот как это по-русски. Подари мне ее – только ее, Господи!
А эта Ах-спи-рантка… «Алиса-которая-часто-звонит» – вот как она ее прозвала. Так ее называет и Саша – принимая у нее из рук трубку домашнего телефона и посмеиваясь над обеими. Довольный: приятно быть в центре внимания двадцатидвухлетней девушки с голосом Пиаф… Приятно, что жена чуть напрягается, передавая трубку. И вообще все приятно…
* * *
К восьми – часу семейной вечерней трапезы – Саша полулежал на диване в кухне, под окном, уютно подложив руку под свою крупную тяжелую голову и поглядывая то на стол, то на плиту, как ленивый домашний кот. Он нежился в тепле, в облаке запахов доходящего в духовом шкафу мяса и наслаждался букетом согретого красного вина – сухого, конечно. Крошка Ло, как всегда, заставляла себя ждать.
В холле тоненько запищал домофон. Аликс, не спрашивая, нажала клавишу и заторопилась к плите – вынимать жаркое. Сквозь тяжелую дверь донесся лязг остановившегося лифта, и наконец раздался звонок. Саша поставил на стол недопитый бокал и поднялся – отворить, пока жена занята тарелками.
Голоса дочери – привычного капризно-ворчливого говорка – Аликс не услышала. Вместо него из холла донеслась какая-то возня, что-то прошуршало, быстро и сбивчиво бормотал и кого-то благодарил Саша, и вот уже дверь снова захлопнулась.
Аликс направилась к холлу – и замерла на пороге.
Саша все еще стоял у двери, растерянно глядя на жену. У ног его высилась корзина, которую даже он вряд ли смог бы охватить руками – она напоминала средних размеров клумбу. Аликс присмотрелась. Корзина, выполненная в виде рога изобилия, едва вмещала груз экзотических фруктов, самым обычным из которых был гигантский ананас. По краям, непосредственно у плетеных боков, над гофрированной шелковистой оборкой, располагались орхидеи. Ананас служил не только зрительным центром композиции, но и выполнял вполне утилитарную задачу: плод служил опорой золоченому конверту формата А-4.
– Так, – произнес наконец Саша. – Давай посмотрим, что же это такое.
Аликс, стоя в дверях, молчала.
– Ну, так и есть! – В голосе мужа слышалось смущение. – Это Алисины штучки, – продолжал он, открыв золотой конверт и глядя на содержимое. – Показать?
– Да нет, зачем же? – Горло внезапно перехватило, но она немедленно справилась. – Зачем же? Ведь это тебе! – И Аликс легко и естественно улыбнулась. Или усмехнулась?
