— Однако неделю назад, — многозначительно продолжал Рафи, — было решено внести в программу кое-какие изменения, и рассказ о семье из Аппалачей пойдет во второй серии.
— Почему? — насторожился Гидеон.
— Кто-то посоветовал Глику другую семью, — неопределенно ответил Рафи.
Мрачное чувство захлестнуло Гидеона, прежде чем он нашел в себе силы говорить.
— Семью Карами, я прав?
Рафи молча кивнул.
— Наш ответ на террористический акт, — пробормотал Гидеон, обращаясь к самому себе.
— Мы уверены, что диверсия — дело рук Тамира Карами и его группы.
Слова Рафи произвели на Гидеона странное впечатление.
— После стольких лет… — все, что он смог выговорить.
— Он последний, — мягко сказал Рафи. — После стольких лет он единственный, кто остался в живых.
Иерусалим, Израиль
1974 год
В ту зимнюю ночь в Иерусалиме было холодно, как никогда. Полная пожилая женщина, кутаясь в шерстяной халат, отправилась на кухню. Такие холода обычное дело где-нибудь в Пинске [5] или Милуоки [6], но для Израиля это был настоящий мороз. Взяв деревянную ложку, она попробовала на вкус готовящееся жаркое. Почмокав губами, добавила щепотку соли и мускатного ореха. Затем развела муку для соуса. Мороз или не мороз, а такой грудинки не сыщешь ни в Пинске, ни даже в Милуоки. Есть брюква, есть каша. Есть дрова, чтобы затопить получше. Будет и сытно, и тепло.
Мясо было уже почти готово, и женщина, подсев к столу, стала просматривать газеты и журналы, накопившиеся за несколько дней… И все-таки сегодня что-то мешало ей сосредоточиться. Тиканье стенных часов уводило к воспоминаниям о последнем дне в школе в Милуоки. Эти часы были преподнесены ей в качестве прощального подарка. Оставив газеты, она поднялась из-за стола и стала шинковать морковь. За этим занятием она унеслась мыслями в далекий 1921 год, когда еще девочкой ей довелось совершить путешествие из России в Америку, а оттуда в Палестину.
Все последующие годы не смогли обесцветить ее первое яркое впечатление о земле Палестины. Это удивительное чувство было живо в ее душе. Прекрасный ковер из сосновых иголок под ногами на Голанских высотах. Фантастическое ощущение от скольжения по волнам Мертвого моря, соленого, словно рассол. Завывание муллы в ночном Иерусалиме. Были, конечно, и другие воспоминания о тех первых годах, но уже не столь восхитительные и романтичные. Она подняла руку, чтобы заколоть прядь волос. Помнила она и о первых потерях, и о первой боли, которую ей довелось пережить вместе со своими старыми друзьями. С самого начала все они должны были забыть, откуда приехали и кем были в своей прошлой жизни. Многое промелькнуло перед мысленным взором пожилой женщины. Бои с англичанами, возделывание садов на склонах Хайфы, строительство ирригационных каналов для апельсиновых рощ, заключение сепаратных перемирий с супердержавами, соперничество со странами «третьего мира» за вступление в ООН. Сначала была Палестина со своими ранами и трагедиями. Затем появился Израиль, государство, унаследовавшее все прошлые раны и трагедии и возродившееся для новых испытаний.
Пожилая женщина обращалась мыслями далеко в прошлое и совсем не думала о будущем. Может быть, потому что будущего у нее просто не было. Не было с тех пор, как врачи обнаружили у нее рак в последней стадии. Впрочем, если бы даже наступила ремиссия, на какое будущее могла рассчитывать семидесятипятилетняя женщина?..
Отряхнув с халата крошки, она взглянула на заголовки газет. Насилие, убийства, вылазки террористов, война. Придет ли этому когда-нибудь конец? Погромы в России считались едва ли не оправданной формой укрепления общественных устоев. Право убивать выдавалось за право выбора между смертью и бесчестьем. Что-то удалось изменить. Борьба за выживание уступила место переговорам. И все-таки один вопрос не давал ей покоя. Сделала ли она все возможное, чтобы насилие было остановлено? Отдала ли все силы, чтобы зло не восторжествовало вновь?
Едва шевеля губами, она мысленно благодарила судьбу за то, что она позволила ей, Голде Мейр, проделать этот долгий путь из Пинска в Милуоки, а затем и сюда в Иерусалим, в резиденцию премьер-министра. И теперь она была уверена в том, что дорога ее жизни окончится в Израиле.
Убавив огонь в плите, Голда взяла под мышку несколько газет и собралась приступить к своим обычным занятиям. Однако не успела она сесть, как зазвонил телефон. Выпростав провод из-под кипы книг, она подняла телефонную трубку в надежде, что это не сообщение о глобальном кризисе. Звонила всего лишь ее секретарь Эдна, чтобы согласовать текст, подготовленный для передачи делегации, которая отправлялась завтра с визитом к американским евреям. Голда не без иронии выслушала сообщение о том, что приехали и банкиры, не упустившие случай соблюсти свой собственный интерес. «Евреи диаспоры соберутся поучить нас уму-разуму», — подумала она. Да, она прибудет в парламентский центр Тель-Авива завтра в шесть и наденет подходящее платье. Может быть, одно из тех вызывающих — с блестками. Уж она постарается, чтобы собравшиеся получили полное удовлетворение от встречи за те деньги, с которыми решили расстаться. Словом, все как обычно. Не ворчи, Эдна, придется даже воспользоваться губной помадой.
Если телефон не зазвонит снова, она, может быть, успеет немного поработать, прежде чем ее сморит сон тут же за столом. Уже одиннадцать вечера, и у нее еще есть два-три часа закончить день так, чтобы хоть ненадолго избавиться от чувства вины. Она закурила сигарету, скомкала пустую пачку. Это уже вторая за сегодняшний день. Она потянулась и достала из ящика еще одну пачку.
Телефон зазвонил вновь, и на этот раз она уже не скрывала своего раздражения.
— Слушаю, — проворчала она, немного помолчав. Ее глаза сузились, а губы растянулись в мрачной усмешке.
Невозможно описать тот холод, который обычно пронизывал ее насквозь, когда руководитель Моссад сообщал ей о новом террористическом нападении на граждан Израиля. На этот раз шестеро палестинцев проникли на территорию одного из израильских поселений. Рафи Унгар информировал своего премьер-министра. Голда Мейр готова был поклясться, что голос Рафи чуть дрогнул. Трое остановлены при въезде в киббуц. Убито двое патрульных. Другим трем палестинцам удалось прорваться. Они вломились в здание детского сада. Как доложил Рафи, они открыли огонь по двадцати четырем спящим детям, которые даже не успели закричать, когда их убили. Убийц взяли — двоих живьем, четверых мертвыми. Захваченные живыми заявили, что все, что они сделали, — сделали во имя революции, ФАТХ [7], и на благо своей родины Палестины, а послал их убивать палестинский лидер Тамир Карами.
