Голда Мейр попыталась подняться, опираясь одной рукой о крышку стола. Сигарета дрожала между губами. Она заверила Рафи, что немедленно назначит совещание, которое пройдет этой же ночью в обычном составе. «Кухонный кабинет», как выражалась она. И пусть Рафи не забудет надеть потеплее свитер, потому что на улице настоящий мороз.
Не отнимая от уха телефонную трубку и не выпуская сигарету изо рта, она нажала пальцем на рычаг телефона и со спокойствием, выработанным годами, стала набирать номер министра обороны Амоса Авнери. Потом она позвонила начальнику армейской разведки Узи Шарону. Каждый из них сразу снимал трубку, говорил, что уже в курсе случившегося и прибудет через несколько минут.
«Кто сказал, что у Гитлера была только одна жизнь, и он не может возродиться — на этот раз в Израиле», — бормотала Голда Мейр.
Дети. Младенцы… Разве имеет какое-то значение то, что в киббуце оказались не ее дочь и не ее внуки, дети ее сына. Для нее это ничего не меняло. Каждый израильский солдат, каждый израильтянин, подросток и ребенок были ее собственной плотью и кровью.
Сидя за кухонным столом она начала писать. Сначала медленно, потом быстрее. С каждым новым словом ее перо все стремительнее летело по листу бумаги. Она едва поспевала за переполнявшими ее мыслями и чувствами и остановилась только тогда, когда сообразила, что звонят у входной двери.
— Садитесь, Рафи, — приветствовала она руководителя Моссад. — Остальные еще не подошли.
— Вот и скажите, какой теперь смысл в мирных переговорах? Они лишь выиграют время, чтобы потом усилить террор… — сказал Рафи своим хрипловатым голосом. У него было что-то не в порядке с голосовыми связками и требовалась хирургическая операция, для которой у него все не находилось времени.
— Мы положим этому конец, — ответила ему Голда.
— Это только мечта… Этому не будет конца, если мы не сдадимся.
— В еврейском языке нет слова «сдаваться», — проворчала она. — Или ваш иврит лучше моего?
Она провела его на кухню и усадила на стул. Сама же принялась энергично хозяйничать, будто ощутила новый прилив сил. Она вскипятила воду, принесла еще несколько стульев и приготовила все для кофе. Потом вышла через коридор в фойе, чтобы открыть дверь прежде, чем зазвонит звонок.
Входя на кухню, Узи Шарон потирал ладонью свою лысую голову. В Тель-Авиве его офис располагался как раз напротив министерства обороны. Несмотря на то, что резиденция Узи и Амоса в нескольких шагах друг от друга, их политические убеждения были столь различны, как будто они жили на разных планетах.
— Мы должны добиться мира, — сказал Амос.
— В самом деле? — откликнулся Узи.
— Какими должны быть люди, чтобы поднять руку на детей, — прервала их Голда.
— А кто говорит, что они — люди? — сдержанно отозвался Узи.
— Это группа Карами, — сообщил Рафи. — Они прошли через Сахам со стороны Иордании и заранее знали расположение пограничных постов.
— Откуда это известно? — спросил Узи.
— Все они перебрались через границу живыми и невредимыми, и наши патрули проверили и подтвердили это.
— Но откуда такая уверенность, что их пропустили через границу? — настаивал Амос.
— Они перебрались живыми, и этого достаточно, — сказала Голда.
Голда продолжала хозяйничать на кухне. Она следила за мясом, вытирала кухонный стол, подливала мужчинам кофе, предлагала попробовать нарезанный тонкими ломтиками пудинг, мыла фрукты.
— Есть один способ отреагировать на происшедшее, — наконец сказал Рафи.
— Не терпится узнать, — хмуро отозвался Амос.
— Может быть, вы думали, что я подставлю другую щеку? Ну, уж нет, в отличие от вас я не обязан разыгрывать из себя миротворца, боясь, что на следующих выборах партия может не выдвинуть меня на пост министра обороны.
Амос побагровел.
— Плевать мне на выборы! — крикнул он. — Я забочусь лишь о евреях, которые живут в Израиле и за границей. Я не желаю, чтобы они становились мишенями для террористов.
— Ну да, конечно, — сказал Рафи, — а до настоящего момента евреи жили в мире и покое… Может быть, вы хотите, чтобы я вам кое-что напомнил?
— Не надо ему ничего напоминать, — усмехнулся Узи, — иначе мы просидим здесь всю ночь. Он и сам все прекрасно знает, просто не хочет взглянуть правде в глаза.
— Ну я-то готов сидеть здесь до тех пор, пока он не поймет, — заявил Рафи.
— И тогда начать подготовку к убийствам? — спросил Амос.
— Нет, куда как лучше вообще ничего не делать в то время, как наших детей убивают прямо в их кроватках, наши женщины гибнут при взрывах в магазинах, а мужчин забивают до смерти на автобусных остановках?! — взорвался Узи.
— Хватит! — вдруг вмешалась Голда, взглянув на спорящих. — Хватит!
Все трое взглянули на своего премьер-министра почти с удивлением, но никто не проронил ни слова.
— Амос прав. Нет никакого смысла планировать новые убийства. Убьем ли мы одного, двух или сотрем с лица земли целый лагерь, — что изменится?! Они мигрируют с места на место, выживая и размножаясь. — Она покачала головой. — Все это бессмысленно. Бессмысленно просто убить змею. — Она помолчала. — На этот раз мне нужна голова змеи.
— Что это значит, Голда? — мягко спросил Амос.
— Нужны лидеры, — ответил за нее Узи. — Я прав, Голда? На этот раз тебе нужны только руководители каждой террористической организации.
Вместо ответа, она опустила руку в карман халата.
— Я составила список, — объявила она, и ее глаза остановились на листке бумаги, который она подняла перед собой.
— Какого рода список? — спросил Рафи.
— Hisul!
— Что значит «hisul»? — переспросил Амос.
— Здесь что — сегодня никто не говорит на идиш? Или, может быть, у меня слишком сильный американский акцент? — удивилась Голда.
— Она составила список самых популярных личностей, список лидеров, — предположил Рафи, поднимаясь. — Я не нахожу слов, Голда.
— Нам бы всем такое красноречие, — проворчал Амос.
— Послушайте, Голда, — начал Узи, тщательно подбирая слова, — обычно я всегда соглашаюсь с вами, однако в данном случае должен признаться, что вы зашли слишком далеко, вмешавшись в дела, которыми следует заниматься Рафи и его людям.
— И где же были эти люди сегодня, когда убивали детей?
— Вы бы лучше сидели, Узи, и слушали вашего премьер-министра, — заметил Рафи без тени смущения.
— Взглянуть бы на список, — попросил Узи, протянув руку.
Не говоря ни слова, она отдала листок и слегка покраснела.
Узи пробежал его глазами и спросил:
