И как будто нарочно на лестнице послышались шаги. Кто-то поднимался. В беспокойстве он взбежал этажом выше, но шаги неумолимо приближались. Как безумный он бросился на последнюю площадку, на ходу потуже обматывая бедра полотенцем. И вот на лестнице показалась молодая женщина. Едва завидев ее, Зебра впился в нее взглядом. «Что вы здесь делаете?» – спросил он как можно строже.
Теперь, пятнадцать лет спустя, так же легко одетый, Гаспар повторил эту фразу. Как некоторые священнослужители, он считал, что надо совершать определенные поступки, если хочешь вновь обрести веру. И нацепленная им маска восхищения, возможно, станет тогда его истинным лицом, во всяком случае, он на это надеялся. К сожалению, Камилла не была расположена повторять старую сцену. Ей хотелось присесть и отдохнуть: слишком много часов прошло после раннего завтрака. Однако умоляющий взгляд Зебры поборол ее усталость, и она, растрогавшись, уверенно подала нужную реплику:
– Кого это вы собирались изнасиловать? Уж не меня ли? Видик у вас самый подходящий.
– В самом деле? – пробормотал Зебра, который вдруг перенесся в те времена, когда был посредственным студентом, всего-навсего Гаспаром, и больше ничем.
– Так вы самодовольный маленький самец, пугающий женщин на лестничной площадке после полуночи? Что ж, вам не повезло. У меня красный пояс чемпионки по дзюдо!
Шагнув навстречу Гаспару, Камилла резким движением сорвала его фиговый листок. Он схватился руками за низ живота, но ягодицы белели во всей красе.
– Ну вот, теперь у вас не такой гордый вид, – бросила Камилла, подавляя зевок.
– Это недоразумение, я вам сейчас все объясню.
– Уберетесь вы отсюда или я должна помочь вам сосчитать ступеньки?
– Проклятье! Послушайте меня одну минутку и бросьте блефовать. Если бы вы занимались дзюдо, вы бы знали, что в этой борьбе чемпиона не награждают красным поясом.
– Возможно, но я все равно сумею постоять за себя.
И, чтобы проиллюстрировать свои намерения, Камилла что есть силы пнула мужа между ног, а тот, как и пятнадцать лет назад, искренне пожалел, что родился мужчиной.
– Могла бы и полегче стукнуть, – прошептал Зебра как бы про себя. – Ладно, продолжай…
– Я забыла, что было дальше.
– Смеешься надо мной, да?
– Нет, я серьезно.
– Но ведь мы снова переживаем Нашу Встречу! – загремел Зебра.
– Мне страшно жаль…
– Это потому, что тут все не так.
Гаспар заставил жену снять зимнюю шубу и натянуть на себя непромокаемый плащ, такой же, какой был на ней в тот заветный день. Для вящего сходства он плеснул ей воды из ведра прямо в лицо, ибо в ту ночь, которая должна была решить лирическую биографию каждого из них, дождь хлестал, как в каком-нибудь кинофильме: парижский муссон оставил тогда свои следы на лице и на плаще Камиллы. Теперь она запротестовала, но Зебра настоял на том, что необходимо воспроизвести мельчайшие подробности, тогда Камилла, окунувшись в атмосферу той ночи, сможет оживить свою память. Ему хотелось, чтобы она сама проследила истоки их любви; однако память Камиллы молчала, и Зебра оказался вынужденным подавать ей реплики подобно суфлеру, прежде чем гнуть свою линию дальше.
– Я живу на пятом этаже, – продолжал он, все еще согнувшись в три погибели, – дверь случайно захлопнулась, а ключи остались в квартире.
– О, простите…
– Не могли бы вы одолжить мне брюки, рубашку и какую-нибудь обувку…
– Я поистине в затруднении, зайдите, пожалуйста, в мою спальню.
– Да нет же, – вдруг прорычал Зебра, прерывая сцену. – Не сразу в спальню. Сначала ты впустила меня в гостиную. Камилла, умоляю, будь повнимательней, ты портишь всю игру. Мне уже осточертело, что ты отходишь от текста!
– Послушай, я всей душой готова помогать тебе в твоих стараниях воспроизвести прошлое. Готова принимать на голову лоханку воды в час ночи, согласна даже напяливать старый дождевик, в котором я похожа на бродяжку, но я не потерплю, чтобы ты орал! Я по горло сыта твоими упреками, у меня нет больше сил, а завтра мне вставать в семь часов. Понимаешь?
– Камилла, – сокрушенно промолвил Зебра, – а я в свою очередь не потерплю, чтобы ты говорила «в твоих стараниях». Ведь речь идет о «Нашей» встрече. Кроме того, хочешь ты или нет бороться за спасение нашей угасающей страсти?
– Хочу, – устало выдохнула Камилла.
– Прекрасно. Больше спорить не о чем. Начнем сначала.
– Гаспар, я больше не могу. Может, отложим до субботы? После полудня дети будут у моей матери.
– После полудня! Спятила ты, что ли? Наша встреча произошла после полуночи, значит, и воспроизвести ее надо ночью.
– Да, но…
– Никаких «но». Поехали!
Камилла, словно в полусне, повторила свою реплику:
– Я поистине в затруднении, зайдите, пожалуйста, в нашу гостиную.
– Ты что, нарочно? – вскричал Зебра, пылая негодованием, взгляд его остекленел, нижняя губа дрожала.
– А что я такого сказала?
– Ты сказала «в нашу гостиную», а ведь тогда она еще не была нашей!
– Гаспар, – с глухим бешенством процедила сквозь зубы Камилла, – мне кажется, ты забыл об одном событии, которое предшествовало этим словам.
– О каком?
– По-моему, я тебя спустила с лестницы.
– Ты уверена? – Да.
В ту же секунду она столкнула его в пустоту за его спиной. Он кубарем прогрохотал по каменным ступеням, что принесло Камилле явное облегчение. Достигнув нижней площадки, Зебра, немного оглушенный, удивился, как это у него не сохранилось яркого воспоминания о подобном падении; и тут открыла дверь из своей комнаты пробудившаяся от сна белокурая Наташа. Удивленно посмотрела на родителей, прижимая к груди потрепанную игрушку – должно быть, плюшевого кролика.
– Мама, – пролепетала она, – почему ты вся мокрая, а папа совсем голый?
– Видишь ли, деточка, – сказал Зебра, торопливо поправляя полотенце, – тебе удалось увидеть, как взрослые играют ночью, когда дети спят. Поэтому у нас такой серьезный вид. Только никому не говори, это секрет.
Наутро Камилла нашла в почтовом ящике лишь кучу счетов: видно, Незнакомец хотел заставить ее пожалеть о том, что она трусливо уклонилась от свидания. Ни на одном конверте Камилла не увидела его почерка, похожего на следы мушиных лапок.
В последующие дни Камиллу ожидало такое же разочарование; при этом надо сказать, что молчание Незнакомца продвинуло его дальше, чем восемнадцать писем. Чем сдержаннее он был, тем больше утверждал свое присутствие.
За досадой первых дней последовала неделя предвкушения. Камилла решила воспользоваться ожиданием для подготовки своего сердца; однако после десяти дней ожидания и надежды в душу ее начала закрадываться тревога: она опасалась, что Незнакомец отложил перо навсегда. Пробуя истолковать его молчание, Камилла пришла к выводу, что любитель анонимных писем продолжает наказывать ее за то, что она не явилась на свидание. Зато она будет знать, что ее ожидает, если она и в следующий раз не явится на суд и расправу по его зову.
