За досадой первых дней последовала неделя предвкушения. Камилла решила воспользоваться ожиданием для подготовки своего сердца; однако после десяти дней ожидания и надежды в душу ее начала закрадываться тревога: она опасалась, что Незнакомец отложил перо навсегда. Пробуя истолковать его молчание, Камилла пришла к выводу, что любитель анонимных писем продолжает наказывать ее за то, что она не явилась на свидание. Зато она будет знать, что ее ожидает, если она и в следующий раз не явится на суд и расправу по его зову.
Теперь же Камилла сомневалась в том, что Незнакомец снова возьмется за перо, ибо она чувствовала, что, если в очередном послании он потребует встречи, ей будет грозить опасность очертя голову броситься в его объятия. Неизбежность подобного рокового исхода глубоко огорчала ее. Она предпочла бы лелеять сладострастные мечты, не доводя дело до падения; однако Зебра был настолько глуп, что, казалось, сам толкал ее на измену.
Тот грубый способ, которым Зебра хотел ускорить возрождение чувств, казался Камилле совершенно неэффективным, особенно по сравнению с тактической хитростью, примененной Незнакомцем. За две недели молчания этот последний добился того, что она почти сдалась. Разумеется, этой победе предшествовала интенсивная бомбардировка письмами – шутка сказать, их было почти два десятка; а Зебра все ставил сценки, которые пока что вызывали больше споров, чем нежного воркования.
В противоположность Незнакомцу Гаспар как будто и не подозревал о том, что женское сердце нельзя взломать, как банковский сейф. Его бурная натура и чисто физическое представление о характере взаимоотношений между мужем и женой делали его слепым к нежным любовным усладам. Он умел лишь бурно предаваться страсти. Камилла с большим удовольствием научила бы его ценить пылкость без близости, наслаждаться тонкими оттенками чувства, ждать, пока сердце созреет; только он все равно не обратил бы внимания на такие вещи. Распоясавшись вовсю, он выкрикивал свои предложения, вместо того чтобы нежно нашептывать их ей на ушко.
Зебра придумывал все новые сцены, подобные воспроизведению их первой встречи – в два приема, – а Камилла тем временем усиленно думала о том, как бы ей сорвать маску с Незнакомца: провела смотр образчиков лицейской фауны, перебрала одного за другим этих строгих педантов.
Старый директор лицея, испорченный хорошим воспитанием, слишком ненавидел искренность, чтобы писать такие пылкие строки. Камилла отбросила и желчного преподавателя музыки, явно неспособного сочинять любовные письма. Глядя на его длинные пальцы и на негнущийся стек, можно было представить его себе лишь как автора военного марша, но не сонета. Ни один мужчина из всего преподавательского табуна не обладал данными загадочного сочинителя писем. Главный надзиратель, сочинявший в юности стихи, мог бы написать прекрасные строки, но лицо его постоянно подергивалось, и этот нервный тик, скорей всего, сказался бы и в его посланиях.
И только ее ученик Бенжамен представлялся Камилле способным творить поэмы о любви. Письма без подписи передавали полный букет его черт характера. Сдержанность молодого человека была безупречной, а нежность чувствовалась даже в самых отчаянных строках. За его робостью Камилла видела пылкую душу, строгую даже в порывах.
Убежденность в том, что она нашла своего Незнакомца, в равной мере покоилась и на доводах здравого смысла. Вполне естественно, что ученик утаивает свои мечты завоевать сердце женщины, которая преподает ему математику.
А письма – самый надежный путь для того, чтобы, оставаясь в тени, прощупать почву, перед тем как действовать в открытую. К тому же и почерки были схожи, и Камилла не знала за Бенжаменом никаких любовных связей, хотя всегда следила за тем, как он приходит в лицей и уходит из него; она уже не довольствовалась шпионством в стенах лицея. Когда Камилла освобождалась от обязанностей хозяйки дома и матери, то в перерыве между набиванием холодильника продуктами и повторением уроков с чадами она выслеживала молодого человека на улицах Лаваля. Мало-помалу у нее сложилось представление обо всей его жизни.
Бенжамен завершал свои юношеские годы у мсье и мадам Ратери, своих родителей, в компании целой оравы больших и маленьких сестер – родители свято блюли католические каноны, – в обветшавшем доме недалеко от Майенны, реки, которая текла как хотела через центр городка. В конце недели он часа два отбивал теннисные мячи, посылаемые партнерами в белых шортах, в некоем клубе для избранных; хоть и был он низкого происхождения, по воскресеньям обучался хитростям игры в бридж в компании молодых людей, предков которых заставляли убивать швейцарцев при Мариньяне;[5] всем этим он занимался, после того как прикладывался к вздувшимся венам на руке своей бабки. В общем, идеальный образчик представителя местной буржуазии. Однако, несмотря на чуточку запоздалое обучение хорошим манерам, Незнакомец, теперь уже переставший быть таковым для Камиллы, сохранял поразительное нахальство и смотрел на всех точно слепой, который вдруг обрел зрение.
Судя по всему, он жил внутренней жизнью так, как будто в каждое мгновение ожидал конца света или по крайней мере собственной кончины.
Когда Камилла вела занятия в его классе, она делала поярче макияж, обтягивала грудь так, чтобы она казалась попышней, и надевала юбку или брюки, которые подчеркивали бы округлость ее ягодиц, – так она надеялась усилить вожделение Бенжамена, сломать его сдержанность и вывести на чистую воду, а проходя мимо его стола, в меру покачивала бедрами.
Этот бесплодный маневр продолжался до пятницы, когда Камилла решила вечерком перечитать письма, автором которых считала Бенжамена, и не смогла найти их – исчезла вся пачка. Сначала ей хотелось верить, что они просто где-нибудь завалялись, и она принялась обшаривать все уголки своих шкафов и ящики бюро. Через четверть часа тщетных поисков в платяном шкафу и на дне выдвижных ящиков комода Камилла вспомнила, что в последний раз упивалась письмами в конюшне для быков. Но и там не нашла никакого следа компрометирующих посланий. В беспокойстве принялась она заглядывать в хозяйственные помещения: перевернула кладовую для белья, погреб, отхожее место и шкаф для провизии – безрезультатно. Осталась просторная кухня. Не поддаваясь панике, Камилла облазила каждый стенной шкаф, и тут вдруг в кухню зашел Зебра.
– Ты что-нибудь ищешь? – Да.
– Что именно?
– Набор солонок, который подарил нам Альфонс, – нашлась Камилла, да так ловко, что сама удивилась.
Гаспар не стал продолжать допрос, развалился на стуле и погрузился в чтение отдела происшествий какой-то газетенки, соответствующая страница которой пестрела красными заголовками. Чтобы лучше замаскировать свою ложь, Камилла начала лихорадочно перебирать солонки на полках.
