Зебра был начисто лишен романтики, а для чувства это все равно что злокачественная опухоль. Его начинания казались искусственными, а первым же ходом он только попортил дело: если бы хоть чуточку подумал, то понял бы, что, раз уж Камилла прятала письма Незнакомца, значит, его инсценировки не вызывали у нее никаких грез. Но Зебра упорно не желал ничего видеть, ослепленный своими планами восстановить их былую любовь, тогда как на самом-то деле именно осуществление этих планов вынуждало Камиллу сойти со стези супружеской верности.
Ее преследовал образ Бенжамена. Он возникал в самых тайных ее мыслях и оказывал решающее влияние даже на выбор нижнего белья. А какое предпочел бы он? Шли неделя за неделей, и вот призрак Бенжамена поселился в доме Мироболанов. Камилла передвигала мебель по его предполагаемому вкусу; мало-помалу ей стало казаться, будто она живет наедине с этим молодым человеком. Она замуровала себя в воображаемом сожительстве с ним.
Зебра пытался заставить ее снова разыгрывать сценки из их совместной жизни, но Камилла оставалась равнодушна к ним. Она предпочитала погружаться в мечты, пробужденные Бенжаменом, который представал в них то как очаровательный принц из «Спящей красавицы», то как Жерар Филип в роли Фанфана-Тюльпана. В ней ожили первые девчоночьи волнения, никак не связанные с воображаемой любовной интрижкой. Наташа и Поль занимали в ее мысленном пространстве лишь боковые места. Без всякого стыда Камилла сорвала с лица маску любящей матери, чтобы вновь обрести черты молодой женщины. К черту семью, тело ее жаждало опьянения девической страстью, картина которой рисовалась ей в цветном изображении, с раскатами грома небесного при каждом поцелуе, ей хотелось, чтобы ресницы ее трепетали в такт ударам сердца.
В свое время, когда они только поженились, Зебра умел заставить ее трепетать от страсти; но все его хитрости в попытках воскресить ту давнюю пору теперь казались ей смехотворными. Его экстравагантность все еще помогала Камилле развеивать скуку будней; однако в большой игре она возлагала надежды на Бенжамена.
Этот молодой человек, производивший на Камиллу такое сильное впечатление, судя по всему, не клюнул на ее сногсшибательные наряды, в то время как большая часть юношей из-за них забывала о теоремах. Камилла терялась в догадках, пытаясь объяснить такое равнодушие. То, что он не гомосексуалист, а нормальный, хотя и не очень агрессивный мужчина; не вызывало у нее сомнений. В какую-то минуту она отнесла его холодность на счет заурядной буржуазной сдержанности, которая, мол, обуздывает его порывы; потом просто приуныла. В это время оценки Бенжамена по математике вдруг резко пошли вниз. Молодой человек, привыкший к заоблачным высотам, заподозрил Камиллу в том, что она запуталась в баллах, и не раз при всех выражал ей свое недоверие. Трижды пришлось ей сгорать от стыда перед всем классом за то, что она допустила несправедливость. Опасаясь, как бы табун будущих математиков не догадался о ее игре с Бенжаменом, она бросилась в другую крайность. Оценки лицеиста Ратери пережили период небывалой инфляции. А он не обращал особого внимания на нежданную сверхприбыль и потому не оспаривал завышенные оценки.
Вот так Камилла вела свою тайную войну, не замечая, что отчаяние Зебры углублялось с каждым днем.
Супружеская любовь – это костистая рыба, которая может выставить колючки, думал Гаспар. Несъедобная; это иллюзия, мираж, все так, но она и возвышенна, в ней сосредоточена, так сказать, вся красота мира.
Зебру угнетал недостаток увлеченности у Камиллы. Ох уж эта женитьба… Ты наслаждаешься с любовницей, она вешает занавески на твои окна – и вот тебе дом, семейный очаг. Ну чем не Березина?[6] Гаспар томился в тоске и никому не мог о ней поведать. Да и кому откроешься? Ну, разумеется, Альфонсу. Но что ему сказать? Что он, Гаспар, однажды поверил и с тех пор всегда верит в невозможное: в страсть до гробовой доски, если страсть эта скреплена обручальными кольцами? Несбыточная мечта, верно? Даже его другу, крестьянину, то, что он затеял, показалось бы лишенным смысла.
Бедный нотариус переключил свое внимание на привычные дела: постройку деревянного вертолета вместе с Альфонсом, составление актов о наследовании или продаже недвижимости и время от времени назначение клизмы своему клерку. А еще он помог дочери «привести в порядок» городское кладбище.
Наташа посчитала долгом чести восстановить справедливость в этом общественном месте. С высоты своих семи лет она считала возмутительным, что одни могилы утопают в цветах, а другие, обойденные судьбой, покрыты лишайниками да сорняками. Поэтому время от времени она занималась тем, что распределяла венки и букеты поровну между обитателями могил. Скопление мертвецов как будто не омрачало ее душу; напротив, девочка выполняла свою важную работу, вернее сказать, свою миссию вприпрыжку, напевая вполголоса какую-нибудь считалочку.
Но такой замогильный социализм пришелся не по вкусу Мальбюзу, выполнявшему в мэрии всевозможные поручения, в числе которых были и функции кладбищенского сторожа. Зажиточные горожане остались недовольны подобной уравниловкой и называли действия неизвестных злоумышленников «подрывными», иначе говоря, «кознями коммунистов». А уж где угнездится политика… Мальбюз клялся и божился, что подкараулит анархиста, ползущего с ножом в зубах осквернять могилы почетных граждан. Такому рвению немало способствовало и то обстоятельство, что Мальбюз ради пополнения скудного жалованья сам копал могилы для каждого погребения. Заботился о своей репутации среди почивших в бозе; заботился соответственно чаевым, которые получал после предания покойников земле. И вот однажды, спрятавшись за кладбищенской часовенкой, Мальбюз с изумлением увидел, что злоумышленником была маленькая Наташа, рьяно исполнявшая миссию справедливости.
Сторож схватил ее за ухо, отругал как следует и пошел к нотариусу предупредить его, что, если еще раз застанет маленькую злодейку на месте преступления, обратится к жандармам – слово Мальбюза! Негостеприимный Зебра обругал его чучелом и порекомендовал уступить какому-нибудь гомику, а если у него на этот счет имеются предрассудки, то пусть ему в задницу всадят крупный корнишон. Мы обойдем молчанием остальные рекомендации. Зебра вспыхивал, как порох, если задевали его головастиков.
Ошарашенный Мальбюз ретировался, не дожидаясь, что еще Зебра с ним сделает, потому что тот подступал к нему с каминными щипцами. В подъезде хозяин дома остановился и послал вдогонку Мальбюзу последнее пожелание, украшенное именами птиц. Наташа хохотала и хлопала в ладоши. Боже, как она любила своего потешного отца!
