— На этот раз, если выйдешь за дверь, никто тебя не укусит. Если вернешься к нему, он найдет способ поиметь тебя еще хуже, после чего, ты, вероятно, уже не сможешь выйти за дверь.
Я сжала губы, затем разжала и прошептала:
— Я знаю.
— Я могу избавить тебя от этого.
Должна была признать, над этим определенно стоило подумать.
— Пятьдесят кусков, — продолжил он, — и любое место на планете. О Шифте я позабочусь.
Он не сводил с меня глаз. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Он скрывал от меня эмоции, я это понимала. Хотя полагала, кто выучил покерфейс в тюрьме, вероятно, не будет открыто проявлять свои чувства. Но он не сводил с меня глаз, ни на секунду, и то, что он скрывал, он скрывал от всего мира, а не только от меня.
И он не бросался на меня. Не злился. Не кричал. Не угрожал. Сказал, что я могу уйти, и я ему верила. На самом деле, я верила во все, что он мне говорил. Мой детектор лжи был хорошо настроен, Ронни об этом позаботился. Кем бы ни был этот человек, он меня не обманывал.
И он мог избавить меня от Шифта, я это знала. Потому что Шифт его боялся, теперь я это понимала. Вот в чем была причина его безумного телефонного звонка. Он хотел убедиться, что Тай Уокер получит то, что хочет, и ему понравится то, что он увидит. Он использовал меня, чтобы угодить Уокеру, иначе тот спросил бы с Шифта за то, что ему причитается, по-другому.
И он был прав, я сматываю удочки, и пятьдесят тысяч долларов будут как нельзя кстати.
И я избавлюсь от Шифта.
Уеду подальше от этой жизни, стану чистой и свободной.
Чистой и свободной.
Наконец-то.
— Как долго продлится это, хм… дело? — спросила я.
Я не знала, увидела ли что-то, но могла поклясться, его тело расслабилось, даже если перемена была настолько незначительной, что казалась иллюзией.
— Не знаю, — ответил он.
— У меня работа.
— Хочешь избавиться от Шифта — уезжай из Далласа. А уехав из Далласа, ты все равно бросишь работу. С тем же успехом можно сделать это прямо сейчас.
Это было правдой. Хреново, потому что моя работа мне нравилась; я работала у Левенштейна почти десять лет. Но всегда знала, когда-нибудь я ее брошу, либо когда уйду от Ронни, либо когда Ронни рискнет ради нас и покончит с Шифтом.
Однако…
— Я не предупредила.
— Чрезвычайная ситуация, — сказал он.
— Что?
— Потребовалось срочно уехать. Тебе надо ухаживать за больной мамой. Лучше ей не становится, и ты не возвращаешься. Дерьмо случается. Они справятся.
— У меня нет мамы.
Он замолчал, на лице по-прежнему не отражалось ничего, кроме настороженности и оценки.
Затем он сказал:
— Отец.
— И его нет.
И снова я могла поклясться, что что-то произошло с его телом, хотя не была уверена, но на этот раз оно не расслабилось, а напряглось.
— Да плевать, кто это будет — бабушка, дедушка, без разницы…
Я покачала головой, показывая, что у меня нет ни бабушки, ни дедушки.
Он уставился на меня.
Затем прошептал:
— Иисусе.
— Долгая история, — пробормотала я.
Он снова молча уставился на меня.
Так продолжалось некоторое время.
Потом он произнес:
— Я уже сказал, у меня дел до хреновой кучи. Мне некогда давать тебе время на раздумья о возможном выборе. Сейчас или никогда. Или выходишь за эту дверь или остаешься и становишься миссис Уокер.
Я плотно сжала губы.
И воспользовалась наносекундой, которую он мне дал, чтобы обдумать свои варианты.
Затем я втянула в себя воздух.
— Можно мне первой принять душ?
*****
Tай
Телефон Лекси зазвонил, когда он выходил из магазина. Вытащив его из заднего кармана, он повернул его и увидел на дисплее код Колорадо — этот номер он знал. Открыв телефон, он приложил его к уху.
— Да?
— Плохие новости, брат, — донесся до него голос Тейта, и у Тая перехватило дыхание.
Тейт трудился на совесть, что неудивительно.
Тейтум Джексон всегда прикрывал ему спину. Вероятно, прошлой ночью он не сомкнул глаз, чтобы прикрыть спину Уокера.
— Да? — повторил он.
— Твоя женщина любит шмотки.
С груди Уокера спала тяжесть.
— Уже знаю, — солгал он. Он не знал, но вес ее чемодана означал, что она набила эту хреновиу так, что в момент, когда она его откроет, содержимое разлетится по всей комнате.
К счастью, он дал ей инструкции и ушел, так что, когда это случится, его не будет рядом.
Поэтому он решил, что угадал правильно.
А теперь Джексон проверил ее кредитку.
Догадка подтвердилась.
Он прислушался к тихому смеху Тейта.
— Готов поспорить.
— Это все, что у тебя есть? — спросил Уокер.
— Ага. Она чиста. Никаких приводов. За последние пять лет четыре штрафа за превышение скорости и куча штрафов за парковку. Твоя женщина любит скорость, и считает, что может парковаться где угодно, что она и делает.
Учитывая ее тачку, об этом Уокер тоже догадывался. Не многие женщины с шикарными очками, туфлями и сумочками разъезжали на таких крутых тачках. Намек на ее дикую натуру. Он полагал, это объясняет ее связь с Шифтом, но, очевидно, здесь было нечто другое.
— У нее есть задолженность, но не очень большая, — продолжал Джексон. — Больше двух кредитных карт, на которых чуть больше тысячи долларов. Все платежи регулярные. Жилье съемное. Работа постоянная. Видел ее фото на водительских правах, брат. Госслужащий, который его делал, должен был получить награду. Лучшая фотография на водительских правах, которую я видел в своей жизни.
Лекси была фотогенична. Тоже не удивительно. Хотя, возможно, фотография на самом деле была дерьмовой, но она была так красива, что даже дерьмовая фотография смотрелась хорошо.
Хотя задолженность — это не хорошо. Не очень умно. Ей следует меньше волноваться об одежде и больше о том, как вырваться из лап Шифта.
— А вот ситуация с ее родителями хреновая, — продолжил Джексон.
Блядь.
Он увидел тент и двинулся туда.
Затем потребовал:
— Рассказывай.
Молчание, потом:
— Ты не знаешь?
— Не знаю, что ты собираешься мне сказать, — уклончиво ответил Уокер.
Пауза, затем:
— Ясно. — Еще одна пауза и: — Она чиста. Ее родители — нет.
Блядь.
Он молчал. Джексон продолжил:
— Выяснив это, я покопался немного и подключил пару парней. Они тоже копают. Узнаю больше чуть позже, но я нарыл, что они были наркоманами. Тридцать четыре года назад отметились в новостях Далласа. Она родилась в наркопритоне. Мать пребывала в таком состоянии, что не знаю, понимала ли вообще, что у нее есть ребенок, и, вероятно, чудо, что этот ребенок выжил, учитывая, что мать делала со своим телом. Кто-то в притоне был достаточно в адеквате, чтобы вызвать «скорую», они приехали, забрали ее, отдали бабушке с дедушкой. Не знаю, что произошло после, жду информацию от парней, но точно знаю, ее мать умерла от передозировки пять лет спустя. Отец умер четыре года спустя от полученных травм, когда ростовщик надрал ему зад.
Он был прав, это определенно пиздец.
— Ее отдали бабушке с дедушкой? — спросил Уокер.
— Вот в этом направлении я и копаю. Родители матери. Записи о смерти показывают, что бабушка умерла, когда девочке было шесть. Дедушка умер, когда ей было тринадцать. У меня нет доступа к таким данным, но все ниточки ведут в Техас, там у меня есть несколько знакомых, поэтому я связался с теми, кто может получить доступ к информации или знает людей, которые это сделают. На это может уйти пару дней.
— А как насчет родителей отца?
— Тут не лучше. Разузнав, я выяснил, что они погибли в автокатастрофе, когда ему было шестнадцать.
— Тети? Дяди?
— Мать — единственный ребенок. У отца была сестра, но она оставалась в стороне. Не знаю почему.
Воспитана в приюте.
Уокер посмотрел через улицу на отель, думая о Лекси в темных очках, на высоких каблуках, в коротких шортах и ее яркой улыбке, воспитанной в приюте, чтобы тридцать четыре года спустя оказаться связанной с таким отбросом как Шифт.
