на моей памяти предложение. И вполне дружелюбное, если не учитывать того, кто со мной говорит и какие мотивы имеет. Опекун явно не рад видеть меня в своем доме, а я еще меньше рада оставаться здесь.
Сглатываю тошнотворный комок и опускаю глаза, рассматривая блеклый след на футболке. Мне нужно уйти, помыться, переодеться. Просто поспать.
– Я планировала устроить вечеринку. Раз уж день рождения нормально не отметила.
Я отметила совершеннолетие неделю назад и даже получила несколько подарков от дальних родственников, друзей нашей семьи (кто все еще помнил), от компании и каких-то неизвестных мне людей. От Лекси тоже. И всё. Опекун, скорее всего, вовсе не планировал вспоминать про меня.
– И?
Ему мало! Конечно же, он хочет знать всё.
– Просто вечеринка. – Пожимая плечами, поднимаю голову. Пусть смотрит мне в глаза. Я не вру. Все, что там случилось – дело рук Лекси, а не моих. Я лишь согласилась.
Опекун не смотрит. То есть смотрит в мою сторону, но словно поверх головы. Я мысленно хмыкаю и кривлю улыбку. Ему противно точно так же, как и мне. Взаимно.
– Там были несовершеннолетние и алкоголь.
Я пожимаю плечами.
– Их не приглашали. Должны были быть только мои одноклассники, которым уже исполнилось восемнадцать.
Нашим с Лекси одноклассникам раньше меня исполнилось восемнадцать. В классе я была самая младшая, так что за этот пункт я точно не переживала, когда Лекси все организовывала. Ох, если бы я только знала… Но молчу. Опекун не должен знать, что я раскаиваюсь, сожалею и хочу отмотать время назад. Хотя бы ради того, чтобы не видеть, как Лекси трахается с Деном в моей постели.
Тошнота вновь подступает к горлу.
– А наркотики?
Его вопрос бьет под дых.
– Наркотики?
Он кивает. Кровь отливает от моего лица и устремляется вместе с сердцем в пятки.
– Я… – впервые не знаю что сказать. В голове пустота.
Опекун встает и уходит. На миг теряюсь в реальности, а когда возвращаюсь в кабинет, не сразу его нахожу. Он отошел к окну и стоит теперь ко мне спиной. Видимо, терпеть мою физиономию может не дольше пяти минут.
– Я не знаю, – хрипло отвечаю, подозревая, что это бесполезно.
Вечеринка была, полицейские были. Меня вытащили из участка, но если все это всплывет, то… У меня проблемы.
– Как узнаешь, расскажешь.
Он все-таки оборачивается и возвращается к столу. В кресло не садится, а достает из ящика лист бумаги и толкает его ко мне. Рядом ложится ручка.
Я пялюсь на бумагу, от белизны которой в глазах режет, и не понимаю, что должна сделать. Написать расписку, чистосердечное признание, краткий пересказ вчерашнего происшествия или просить прощение за испорченные ботинки в письменной форме?
Форма для унижения, которую поставят в рамочку и повесят на стену. И будет опекун потом хвалиться таким же зазнайкам, мол, вон как девчонку опустил, да еще ее деньгами завладел. Мурашки бегут по спине.
– Что это?
– Напиши список самых необходимых вещей, которые нужно забрать из квартиры.
Я часто мигаю и перевожу взгляд на опекуна.
– Не понимаю…
Он хмурится, но сдерживается от раздраженного выпада. Просто повторяет, более размеренно что ли, как для ребенка.
– Напиши, что нужно забрать…
– Я слышала. Но зачем? Я хочу вернуться к себе.
А вот мой голос дрожит и переходит на крик. Действительно, веду себя как избалованная девчонка.
Опекун едва качает головой.
– Ты останешься здесь, пока пыль не осядет.
Мой зад намерены прикрыть? Но какой ценой!
– Я не хочу оставаться здесь.
Опекун раздражен. Я вижу, как меняется его лицо. Пропадает хмурость и сосредоточенность, замещается иными эмоциями, которые я предпочла бы не видеть. Я и так балансирую на самом краю и еще одно слово…
– Либо пишешь, что я сказал, либо отправляешься в комнату и будешь носить только эту одежду.
Мной командуют как щенком, а я, поджав хвост, хватаю ручку и хаотично чиркаю все, что приходит на ум. Самые важные и необходимые вещи.
Ну что же, пусть опекун нанимает фургон для перевозок, потому что я тоже умею злиться. И никогда не сдаюсь.
Дверь в комнату открывается после короткого стука. Моего ответа, конечно же, никто не ждет.
Я медленно поднимаюсь с кровати, поглядывая на тех, кто входит. А их немного, к моему сожалению. Потому что следом за двумя мужчинами, в руках у которых по две сумки, входит Питбуль и неласково смотрит на меня. Мужчины ставят сумки и разворачиваются. Я хмурюсь. Судя по тому, как они неспешно покидают комнату, больше вещей мне не ждать.
– Ваш багаж, – ехидно сообщает надзирательница, складывая руки на бока.
– Список был намного больше.
Она кивает. На ее тонких жестких губах растягивается самодовольная улыбка.
– Ваша домработница подготовила все вещи, которые понадобятся здесь.
– Это не всё.
– Нет, всё. Ян Давидович скорректировал ваш список.
Я сдерживаюсь, чтобы не разразиться бранью.
– Я сверюсь со своим списком и составлю новый. Мне нужны все мои вещи.
Надзирательница продолжает ухмыляться. Конечно же, на ее стороне сам босс, а я лишь надоедливая девчонка, которая доставляет всем проблемы. И она не против избавиться от меня. Или просто позлить, пока не придет время, и опекун не вышвырнет меня из своего дома.
Ох, настанет час… Я жадно лелею свои мысли, когда получу полный доступ к активам и разрушу его жизнь. А пока нужно терпеть и кусать щеку изнутри до крови.
– В доме принят распорядок дня, – продолжает вещать Питбуль, злобно поглядывая в мою сторону. – Завтрак, обед и ужин строго по времени. Для вас это время: восемь утра, два часа дня и восемь вечера. Постарайтесь не опаздывать, так как иначе кормить вас никто не будет. Также вам запрещено покидать территорию дома без разрешения Яна Давидовича. Сюда нельзя никого приглашать, а если вы собираетесь куда-то уехать, то вас будут сопровождать охрана. Все передвижения согласовываются заранее. Поэтому прошу вас соблюдать режим и не доставлять нам проблем. Особенно вашему опекуну.
Режим? Мои глаза от удивления округляются. Это что еще за особый режим?!
– Я заложница?
– Вы гостья, – поправляет женщина, скалясь. – На особых условиях.
Мне становится дурно. Что же я наделала?! Что же натворила Лекси! Вот бы добраться до нее…
– Вы всё поняли? Или мне повторить?
Она ликует. Заметила, как мое лицо вытянулось, а после побелело. Чувствую, как щеки начинает теперь затягивать красными пятнами злости. Да, я злюсь и готова кричать от обиды и бессилия, но для Питбуля растягиваю улыбку, точно такую же, как на ее лице,
