Дверь в комнату Артёма закрыта. Я негромко стучусь, прежде чем толкнуть её и нагло ворваться во владения сына. Парень сидит за столом спиной ко мне и что-то рисует на планшете, из колонок разносится тихая мелодия классического рока, я не узнаю песню.
Тёмно-синие шторы раздвинуты, за окном буйствует ливень, и ветер всё сильнее затягивает небо грозовыми тучами. Пахнет пиццей, рядом с Тёмой на столе лежит коробка с недоеденными кусочками. Тусклое освещение падает на развешенные по стенам плакаты, комод из белого дерева, на котором стоят семейные фотографии в рамках, и узкую кровать у стены. В самом углу старый покрытый пылью скейтборд, на кровати несколько аккуратно сложенных вещей.
Тёма оборачивается, услышав меня. Взгляд его, упавший на бутылку, покрывается дымкой.
— Не хочешь присоединиться? — облокачиваюсь на косяк.
— Ты же знаешь, что я не пью.
— Даже пиво? — скептично поднимаю брови.
Тёма закатывает глаза, отворачивается.
— Тогда помоги мне открыть бутылку, — надуваю губы, умоляюще хлопая глазками.
Порог комнаты не переступаю — стараюсь не нарушать личное пространство сына. Он недолго молчит, прежде чем вздохнуть и протянуть руку.
— Ладно, давай.
Довольно улыбнувшись, я почти вприпрыжку подходу к Артёму — мягкий бежевый ковёр под ногами приятно щекочет ступни, словно радуясь моему появлению. Ставлю на стол бокал, а штопор с вином передаю в руки сына.
Взгляд падает на планшет — на нём зарисовки лисы с несколькими хвостами переливаются яркими разноцветными красками.
— Красиво.
Артём ловит мой взгляд.
— Это кицунэ.
— Кто?
— Японская лиса-оборотень.
Парень принимается за бутылку, так старательно вкручивает штопор, что аж высовывает кончик языка. И в этот момент он так сильно становится похож на своего отца, что всё внутри меня скручивается и покрывается хладом. Чтобы скрыть свои эмоции, я отворачиваюсь, начиная изучать полки с книгами, но мысли о прошлом обрушиваются с такой силой, что становится больно дышать.
Артём тоже так делал, когда был чем-то усердно занят. Забавно высовывал кончик языка и смешно морщил носик. Когда открывал бутылку с моим любимым вином, когда застёгивал на моей шее застёжку от подаренного украшения, даже в моменты работы у него такое бывало. Я каждый раз умилялась, думала, что это очень забавная черта. Была. А теперь она каким-то таинственным образом оказалась у нашего сына. Иногда я даже думаю, что душа Артёма после смерти вселилась в собственного сына, ведь на тот момент он ещё не успел родиться. Настолько сильно они похожи.
У меня даже где-то была фотография Артёма с его высунутым языком. Он тогда так старательно пытался застегнуть свои часы на руке, что аж весь перекосился. Это было настолько мило, что я для начала полюбовалась его мордашкой, затем сфотографировала, и только потом помогла.
Я так любила его…
И боль после его потери до сих пор преследует меня, не отпуская, не давая поблажек. Ведь я заслужила. Я изменяла ему. Я убила его. Я уничтожила наше будущее, а вместе с ним и жизни связанных с нами людей. Тоска и вина гложет меня по сей день, не давая покоя даже во сне.
Иногда мне снится, что всё хорошо, что Артём жив, и мы вместе с ним далеко-далеко от всего мира наслаждаемся друг другом. Это светлые и ужасно тоскливые сны.
А порой во время очередного кошмара я убиваю Артёма снова и снова, руки мои пачкаются кровью, запах её преследует даже после пробуждения.
Но почти всегда мне ничего не снится. Я засыпаю с надеждой, что завтра станет легче, утром всё изменится, но как только открываю глаза, боль вновь пожирает меня.
Так было с момента потери Тёмы, так остаётся по сей день. И пусть боль немного притупилась, она не исчезла. Никогда не исчезнет.
С громким звуком пробка покидает бутылку, и я вздрагиваю, вырываясь из мыслей.
Сын услужливо наполняет большой бокал красной жижей, и на мгновение тошнота подступает к горлу. Мысли о кошмарах всё ещё не отступают.
— На выходных я хотел заехать к дяде. Он обещал показать мне кое-что, — спокойно говорит Артём. — Ты же не против?
— Почему я должна быть против? — пожимаю плечами. — Ты большой мальчик, делай, что тебе нужно.
Он внимательно смотрит на меня, будто бы ожидает подвоха, но я действительно не возражаю.
— У меня всё равно на выходных планы, меня не будет дома, — забираю бокал с вином и делаю глоток. — Спасибо.
Наклонившись, я целую его в лоб, лёгким движением поправив растрепавшиеся волосы. Медлю.
— Ты так похож на отца, — легко улыбаюсь.
— Каким он был?
— Он был замечательным, — на выдохе.
— Ты всегда так говоришь, но никогда не рассказываешь о нём в подробностях.
Я отступаю, будто передо мной возникает образ из моего прошлого, пришедший наказать меня за мои грехи.
Я почти ничего не рассказываю сыну об Артёме. Да и что я должна ему сказать? Что я одновременно была вместе с Артёмом и с его братом? Что я обманывала его? Случайно забеременела, а потом убила его? Это ли мне стоит ему рассказать?
— Как-нибудь расскажу, — улыбаюсь.
Он хочет спросить что-то еще: открывает рот, но тут же закрывает его. Я ловлю момент и, схватив бутылку, поспешно выхожу из комнаты. А на глаза вновь наворачиваются предательские слёзы…
Истина 5. Ира
«— Думаешь, кто-то распространяет о тебе сплетни?
— Хуже. Думаю, кто-то распространяет обо мне правду», 2,5 человека / Два с половиной человека (Two and a Half Men)
Bülow — Own Me
Истина 5. Ира
Выходные заканчиваются, и водоворот безумных событий выплёвывает меня в очередные трудовые будни, как беспомощную рыбку выбрасывает на берег, заставляя корчиться без воздуха в мучительном ожидании пятницы.
После неудачного свидания я больше не захожу на сайт знакомств и радуюсь, что Влад, осознав ситуацию, больше не звонит и не пишет. Совестно, конечно, что я вот так грубо улизнула и не нашла в себе силы послать горе ухажёра напрямую. Ощущаю себя трусливой школьницей, которая ни разу не целовалась, и уж тем более никогда не отказывала парням. М-да, Ира, до чего же ты докатилась за долгие месяцы одиночества.
Но больше всего меня шокирует осознание того, что я умудрилась спокойно пообщаться с Элли, с человеком, которого уже и не ждала встретить в своей жизни. Она, конечно, извинилась, да и я согласилась как-нибудь с ней пересечься и наладить общение, но очень сомневаюсь, что этот день настанет. Мы уже давно сожгли между нами все мосты, чтобы так просто начать отстраивать их заново.
То же самое говорит мне Анька, когда я рассказываю ей о провальном свидании и неожиданной встрече со старой подругой. Мол, люди не меняются. Если Элли предала меня однажды, то и в следующий раз от неё можно ожидать удар в спину в самый неподходящий момент. В глубине души я согласна с подругой, но потом я вспоминаю виноватые глаза Макеевой, и сомнение прокрадывается в самые скептичные уголки моего разума. Может быть, Элли действительно изменилась? Она потеряла любимого, стала матерью, и кто знает, что ещё с ней стряслось за последние годы.
В любом случае заниматься восстановлением разрушенных отношений у меня сейчас нет совершенно никакого желания: я погружена в работу, на носу годовщина отца, и в отпуск так сильно хочется, что сил нет. А он лишь через два месяца.
Зато следующие две недели проходят без происшествий. Никаких тебе встреч с прошлым, никаких душных свиданий, лишь работа-дом, работа-дом, выходные в постельке и пицца. Пицца — смысл жизни. Ради неё стоит терпеть рутину и тяжкие повседневные будни наедине с кошкой.
Подарок отцу я так и не выбрала, получила лишь одно сообщение от Кости Назарова о том, что они решили снять дом на небольшом озере за городом и провести следующие выходные вдали от цивилизации. Будут ребята с работы, некоторые с жёнами или девушками, Карина и я. Человек десять-пятнадцать, максимум, так что у меня есть чуть больше недели, чтобы определиться с подарком и отдать Косте деньги за дом и продукты. Нужно будет ещё помочь с организацией, но это уже ближе к делу.
