И вовсе я не считала себя «переделанной». В этом смысле меня вдохновлял пример Мэрилин Монро, моего кумира. На что она только не готова была пойти ради карьеры ‒ и пластические операции делала, и с нужными влиятельными людьми спала, брала многочисленные уроки актерского мастерства, пахала как лошадь, работала над созданием собственного оригинального образа, и в результате добилась большего, чем многие ее куда более талантливые коллеги.
И не Давиду Третьякову говорить мне, что я могу или не могу делать со своей внешностью!
Парень присоединился к своим друзьям, и все вместе они явно принялись обсуждать меня. Мажоры хлопали Давида по плечу с широкими улыбками на лицах, подмигивали, задавали вопросы. Во мне снова поднялось нешуточное возмущение. Что он наговорил им обо мне?
Тут я встретилась взглядом с Сашкой Перовым, своим бывшим соседом по парте.
Я была удивлена увидеть его в той крутой компашке отъявленных мажоров ‒ в те далекие времена ему не было особого дела до популярности. Но, наверное, как и мой сводный брат, он присоединился к ней, потому что состоял в баскетбольной команде. Высокий, широкоплечий, как и Давид. Светло-русые волосы, серые глаза.
Раньше мы с ним неплохо ладили, общались, как нормальные дети ‒ в его отношении ко мне не было ни жалости, ни презрения. Я даже пыталась убедить себя, что влюблена в него… Но нет, мое сердце уже тогда принадлежало главному задире нашего класса.
Подойдя к своей парте, вытащила учебники и тетради, положила их с краю стола, не особо надеясь чему-то научиться за время занятия. Подняв голову, увидела выражение лица Наташи Цай ‒ удивленно-презрительное, желчное.
Хм… неприязнь к одной из «телок» Давида Третьякова или банальная ревность?
Я не стала пытаться оправдаться перед ней. В конце концов, ничего такого тут нет ‒ ну, небольшая интрижка с главным сердцеедом школы, имею право. Да это и не ее дело.
Но волком на меня смотрела не только соседка по парте ‒ Румянцева, эта королева красоты, тоже не пришла в восторг от того, что ей так быстро нашлась замена.
― Ника, а что у вас с Третьяковым? ― спросила Света сразу, как я подошла к компании девчонок.
― Да, ничего, легкий флирт, ― пожала плечами.
Мне не хотелось пускаться в долгие объяснения, рассказывать им про проигранное пари и желание Давида реабилитировать репутацию, про шантаж и прочие малоприятные моменты этой истории.
Намного проще и легче было просто соврать, как обычно.
* * *
На следующей перемене не успела я подготовиться к занятиям, выложить учебники, как сзади меня обхватили чьи-то руки.
― Не надейся, что так легко отделаешься, послушная девочка, ― послышался ехидный шепот возле самого уха.
Резко развернулась… и тут же увидела его губы, совсем близко от моих. Сердце сразу забилось в тысячу раз быстрее…
Да что мое сердце вообще нашло в этом наглом парне?!
― Давид, ― убрала от себя его ладони, ― мне все это надоело. Я позволила тебе облапать себя на глазах у всего класса ‒ ты уже мой должник. Отдавай мои вещи!
Хотела, было, сказать, что иначе пожалуюсь на него директору ‒ но мне действительно не хотелось предавать эту историю огласке. Ведь если бы о портфолио узнала моя мама… К тому же, в случае чего, он просто выкинул бы эту флэшку, и было бы мое слово против слова звезды баскетбола, всеми любимого мальчика.
― Ничего ты мне не позволила, ― Третьяков дотронулся до моего рта большим пальцем руки. ― Я говорил тебе, что всегда получаю то, что хочу. Так вот теперь я хочу попробовать на вкус твои переделанные губы! Странное желание, правда? Наверное, я извращенец, ― усмехнулся, не отрывая от меня пристального взгляда.
Я снова с трудом сдержала желание впиться ногтями в лицо этого самовлюбленного мажора. Но моим телом уже завладела знакомая горячая слабость.
Его поцелуй был несбывшейся мечтой моего детства… и новым искушением, уже какое-то время неслабо меня тревожившим.
― Один поцелуй ‒ и ты отдашь флешку и портфолио?
― Да, отдам-отдам, Ларина, идем уже, ― потянул меня за собой к выходу из класса.
Через малолюдный коридор вместе мы прошли в один из пустых кабинетов, и здесь Давид снова прижал меня к стене. Провел руками по моей талии снизу вверх…
Его ладони задрожали. Зрачки серо-зеленых глаз расширились.
Его тело упиралось в мое, я ощущала исходящее от него тепло; до меня доходил легкий флер сигаретного дыма и другой запах, будоражащий, возбуждающий. Мы стояли так близко, что я могла пересчитать каждую его ресницу. У меня пропало дыхание.
Эти полные губы приблизилась к моим… с силой прижались к ним. Прижались еще крепче, так, что наши зубы соприкоснулись. Тут я ощутила прикосновение его языка к своему языку, его возбуждающее движение… и мое тело словно поразило молнией. В глубине живота вспыхнул яркий огонь. Я с большим трудом сдержала стон.
Руки Третьякова проникли под мой свитер, под юбку, начали гладить обнаженную кожу моей спины, живота и бедер. Я чувствовала на себе его губы, мягкие и горячие, ласку его языка у меня во рту. Поцелуй был жадным, развязным и любопытным. Мы исследовали друг друга и словно хотели съесть целиком.
Целоваться с парнем, к которому испытываешь такие эмоции… в этом, и правда, было что-то почти извращенное. Потому что я все еще терпеть его не могла. Все еще ненавидела, не выносила. И при этом каким-то образом… любила…
Прозвенел звонок.
Я оторвалась от него и только теперь поняла, что все это время крепко прижималась к его телу.
― Все, ― попыталась восстановить дыхание, ― ты получил, что хотел ‒ даже больше. Теперь…
― Что, теперь, Ларина? ― усмехнулся. ― Ты еще не заслужила!
На несколько мгновений я обескураженно застыла на месте.
― Что?.. Мать твою, Третьяков! ― в шоке оттолкнула его от себя. ― Ты и не собирался выполнять обещание?
― Все по-честному. Отдам… рано или поздно. Когда заслужишь, ― окинул меня взглядом, в котором читался настоящий голод.
Выставил меня полной дурой! Заставил унижаться перед ним, а сам…
Я влепила ему пощечину, изо всех сил заехала ладонью по этому смазливому итальянскому лицу и быстрым шагом вышла из кабинета. Меня трясло от злости.
Как я могла позволить целовать и трогать себя этому самовлюбленному нахалу, говорившему гадости прямо мне в глаза?
Вернувшись в класс, извинилась за опоздание, села за свою парту.
― У тебя помада размазалась, ― Наташа посмотрела на меня своим фирменным странновато-мрачноватым взглядом.
Я вытащила из портфеля зеркальце и влажную салфетку.
«Не знаю, кем нужно быть, чтобы повестись на треп этого парня», сказала тогда одноклассница, делая мне, как я считала, совершенно ненужное предупреждение.
Кем нужно было быть, чтобы повестись на треп Давида Третьякова? Влюбленной наивной идиоткой, которой не терпелось поверить его словам.
Вот и весь ответ.
* * *
По пути на физкультуру до меня долетел любопытный диалог.
― Так что, Давид, ― спросил Сашка Перов, ― серьезно у тебя с этой новенькой?
― Ты че, издеваешься?
― Просто хотел уточнить.
В переодевалке я прошла в самый дальний угол, ни с кем не разговаривая, и так же молча повесила одежду на крючок.
Внезапно что-то в моей сумке обратило на себя мое внимание ‒ я обнаружила в ней симпатичную коробочку полированного дерева, она была мне незнакома. Открыв ее, увидела серебряный браслет, модную брендовую штучку, и записку:
«С твоей красотой он не сравнится, но буду счастлив увидеть его на тебе. Восхищенный В.»
Очень мило. И кто, интересно, его мне подложил? Восхищенный В… Я должна была догадаться, кто это?
На браслете было две подвески ‒ сердце, инкрустированное перламутром, и круглый медальон с моим именем на нем. Я не была уверена, что надену его когда-нибудь, но в этот момент такой знак внимания был именно тем, что было нужно, чтобы подбодрить меня.
Тайный поклонник подкинул мне одну идею ‒ дождаться, пока большинство парней оденется и покинет раздевалку, и обыскать вещи Давида Третьякова. Если флешку он носит с собой… может, мне и удастся незаметно вытащить ее и спокойно уйти с невозмутимым видом?
