— Выходит, что так, — кивает.
— У меня нет слов.
Мне надо на воздух. Встаю, подхватываю с вешалки плащ и торопливо шагаю к двери. Персонал вежливо со мной прощается, и я выскакиваю на крыльцо. Накидываю плащ на плечи.
Это жопа, а не счастливый брак, в котором двое людей доверяют друг другу. Я проморгала здоровье мужа, а он решил, что я не должна ничего знать.
Внизу стоит Наденька.
Оглядывает и обиженно шмыгает. Носик и щечки покраснели.
Господи, она даже не представляет, что ее ждет с ребенком. И ведь если ее беременность была хитростью, то дочь или сын обречены на вечное раздражение, гнев и разочарование молодой матери, которая не получит от Глеба желаемого.
— Что ты натворила, дура? — шепчу я.
И сколько во мне сейчас бурлит. Страх за себя, за своих детей, злость на Глеба, разочарование в браке, жалость к ребенку, который стал пешкой в игре юной идиотки.
Нет. Это не моя ответственность. Надя и ее будущий ребенок не должны меня волновать, будто это я для них “мамочка”.
Она ведь разрушила мою жизнь, мои иллюзии и принесет много боли моим детям.
— Он должен признать этого ребенка, — Наденька хмурится на меня.
Я спускаюсь к ней, запахнув плащ. Встаю вплотную и заглядываю в ее красивые большие глаза:
— В конкретное решение Глеба, как ему быть с твоим ребенком и с тобой я не буду вмешиваться. Ясно? Моя ответственность — это только мои дети, — вздыхаю. — Их благополучие и будущее. И если ты вздумаешь сейчас подкрасться к ним, вмешаться неопределенную ситуацию, в которой все шатко и непонятно, то мое отношение к тебе резко переменится. Как говорит мой старший сын, не кипишуй, Надя, и дай взрослым тете и дяде порешать между собой вопросы. А теперь иди.
— Долго будет решать вопросы? — вскидывает подбородок.
— До родов успеем, Надюш, — горько усмехаюсь. — И тебе тоже стоит подумать над тем, что тебя ждет.
Надя отступает и, цокая каблучками шагает, прочь. Закрываю глаза и дышу. Многие женщины прошли через подобное, и я пройду.
— Нин, — меня из тоскливого транса вырывает голос Глеба.
— Мне надо заехать в аптеку, — разворачиваюсь и торопливо семеню к парковке.
— Зачем?
— За валерьянкой, — сглатываю ком тошноты. — Нервишки шалят.
Глава 11. Я не ты
— Ка свидание прошло? — хитро спрашивает Марк и косит на меня взгляд, когда я сажусь между ним и Арсением.
Играют в приставку, и виртуально избивают друг друга какими-то жуткими перекаченными мужиками.
— Алёнка спит? — спрашиваю я.
— Да, — Арсений остервенело нажимает на кнопки джойстика, — развела меня на сказку. — Получай апперкот.
Один из мужиков отлетает и падает. Марк фыркает и отбрасывает джойстик:
— Да блин!
— Выкуси, — Арсений откладывает джойстик и откидывает победителем на подушки дивана. — Я тебя уделал.
— Вам тоже пора спать, — Глеб проходит в гостиную, подхватывает с подлокотника пульт и выключает телевизор.
— А нам сказка будет? — Марк растекается по дивану и закидывает на меня ногу.
Похлопываю его по ступне в ярком желтом носке:
— Только если про принцессу, — перевожу на него взгляд, а он кривит лицо, — которую спасает рыцарь от злого дракона.
— Фу.
— Да ладно, — смеюсь я. — Сам скоро по принцессам побежишь. Надо учиться, как правильно их спасать.
— Мам, — закатывает глаза, встает и обращается к Глебу. — Давай ты сказку?
— Я тебя могу проверить, готов ли ты к контрольной завтра.
Точно же. У Марка завтра недельная контрольная по математике, с которой у него есть сложности.
— Да блин! — восклицает Марк.
— Ты не хочешь сказку про принцессу? — разворачиваюсь к Арсению, который отвлекается от засохшего пятна кетчупа на футболке.
— Не-а. Я уже знаю, как спасать принцесс, — невозмутимо отвечает он.
Марк заинтересованно оглядывается:
— Подружку завел, что ли?
— Завали, — Арсений поднимается на ноги, потягивается и шагает мимо Марка. Оборачивается. — Вы завтра к директору. Не забыли?
— Нет, — Глеб качает головой. — Не забыли.
— Тогда пошли, — Арсений лепит слабую оплеуху Марку, который пинает его под зад.
— Мальчики, — вздыхаю я. — Алёнку не разбудите. Зубы почистить, а одежду в корзину для стирки.
— Поняли, — Марк со смехом уворачивается от руки брата. — Споки.
Покидают гостиную, еще пару раз обменявшись дружескими тумаками, а я массирую переносицу. Хочу спрятать голову в песок, и сделать вид, что ничего не случилось.
Пусть Глеб разбирается со своей шлюхой сам, а я продолжу играть роль примерной жены и матери.
Я устала. Я не хочу серьезных разговоров с детьми и будущих проблем.
Мне бы вернуться в тот день, когда у Глеба был корпоратив и запереть его в подвале, а самой забить на поделку Аленки, которая сказала, что ей срочно нужен зимний замок в школу на конкурс.
Зато какой у нас замок получился. Первое место и шоколадная медаль в золотой фольге и на красной ленточке. Пока я, Алёнка, Марк и Арсений лепили кирпичики из белого пластилина, глава семейства веселился. Да так навеселился, что я хочу сейчас сдохнуть.
Глеб садится рядом.
— Я не ты, — убираю руку с лица и подхватываю сумку с пола, — но тоже очень хочется сейчас спрятаться за ложью.
— Ты о чем?
В аптеке я напросилась в туалет. Буквально со слезами на глазах. Заперлась в тесной кабинке с десятью тестами от разных производителей, и все они… положительные.
— Я об этом, — выуживаю из сумки полиэтиленовый пакетик с тестами и небрежно высыпаю их на стол, а после откидываюсь назад, буравя взглядом потолок.
Может, вздернуться? Вскрыть вены, сброситься с крыши или прыгнуть с моста?
Нельзя.
Я же мама.
— Нин, — шепчет Глеб.
— Я беременна, дорогой, — хмыкаю я. — Четвертым.
Глава 12. Мы должны
Глеб перебирает тесты на беременность.
И я чувствую его отчаяние. Удивление, шок, растерянность. Он бледнеет, переводит на меня немигающий взгляд, и я шепчу:
— Сюрприз.
А затем у меня из глаз потоком льют слезы. Я всхлипываю и утыкаюсь в его мощную грудь в тихих рыданиях.
— Нина…
Он меня обнимает, прижимается щекой к затылку и судорожно выдыхает:
— Девочка моя.
Я его люблю.
Люблю.
Он уже давно перестал быть для меня любовником или даже мужем. Он стал за эти годы кем-то большим.
Я так хочу его возненавидеть, преисполниться презрением и отвращением, но не могу.
Это Глеб.
Мой Глеб.
Он — моя семья. Но, возможно, в нем нет ко мне такой глубокой привязанности, которую не изничтожит измена.
Я буду захлебываться в крови и боли, но чужим человеком Глеб для меня никогда не станет. Да, она извратиться, но ее не вырвать.
— Нина, — голос у Глеба хриплый и надтреснутый, — любимая…
— Что ты наделал… — рубашка на его груди мокрая от моих слез. — Глеб… — меня опять трясет в потоке истерики, — я не вывезу всего этого… я не смогу…
Я отстраняюсь и всматриваюсь в его глаза, которые покраснели, а в уголках застыли слезы.
— Прости меня, — он обхватывает мое лицо руками. — Прости…
А затем он меня целует, но это не страсть, которая требует близости и сплетения тел, а желание почувствовать, что твой человек рядом, что он все еще материален.
И я его не отталкиваю, не вырываюсь, потому что я тоже хочу почувствовать его присутствие.
Мы — неправильные.
Я — неправильная женщина.
И люблю я Глеба неправильно, на разрыв.
— Прости меня, Нина…
Он целует мое лицо и руки, и касаюсь его щеки, заглядывая в глаза:
— Но ведь мое прощение ничего не решит.
Он сам это понимает, как и то, что я простила, раз не стала скрывать то, что я забеременела.
В этом и засада. Мое прощение лишь признание того, что он для меня самый близкий человек. И что я принимаю его ошибки и готова на них смотреть.
