мне гостинцы передала. И я не вру. Картошку, свеклу, морковку и прочие винегретные принадлежности, то что я ненавижу с детства, мне передала мама. Только чистить и готовить, я это не собираюсь.
Возвращаюсь к еде. Аппетит пропал, но ради малыша нужно поесть. Тем более Тимофея, моя беременность не смущает, он требует тепла и женского тела еще больше.
Ложусь на диван, хочу спать. Беременность делает меня немного заторможенной. Я, как спящая красавица, только присела — уже задремала. А нужно держать себя в тонусе.
— Ну что красавица, успела любовника спрятать, — дверь распахивается, входит Тимофей.
Он ненавидит, когда дверь заперта, начинает тогда обшаривать все шкафы, заглянет в каждый закоулок.
Мы, наверное, только месяц встречались, я дверь по привычке на защелку закрыла и в душ ушла. Тимофей пришел, а я не слышала. Так в нем такой Отелло проснулся. Думал, что я любовника через окно на простыне спускаю.
— Это несмешная уже шутка, — делаю обиженное лицо.
— Да брось. — Кладет несколько купюр мне под чашку. — Я на десять минут. Дел много.
Улыбаюсь и иду выполнять роль пылкой любовницы, которая всегда хочет.
— Ты сегодня как-то особенно пахнешь, — шепчет мне на ухо.
— Все для тебя, милый, — закрываю глаза и стараюсь абстрагироваться.
Сегодня все заканчивается еще быстрее, чем обычно.
— Каринка, вот ты — баба-огонь!
Улыбаюсь, поглаживаю живот, аккуратно закрываю его полами халата.
— Я побежал, столько дел. Завтра с ночевкой могу заехать.
— Тогда до завтра. Мы будем скучать, — невинно смотри на сильно выступающий живот, в халате он выглядит еще больше.
“Лифт, дружище, подержи,” — кому-то кричит Тимофей.
“Что-то это ты по дороге одеваешься, муж внезапно приехал”.
Это голос Артура? Или мне показалось? Как хорошо, что почти не пересеклись…
— Здесь ты будешь жить, — Алинка ведет меня в крошечную комнату. — Тут пока все самое необходимое, если что-то нужно, докупим. Не переживай. Лин, Севка снова скажет, что я манипулирую, но подумай, прежде чем возвращаться в ту жизнь.
Я киваю. Сажусь на старенькую односпальную кровать. Да, на такой я спала лет десять назад, когда в лагере отдыхала ребенком.
Алинка уходит, закрываю за ней дверь. Сажусь на корточки. Как же больно! У меня сегодня вынули сердцу, сожгли его, а пепел высыпали обратно.
Даже себе тяжело признаться, что я люблю Артура. Вот такого придурочного, временами взбалмошного, инфантильного.
Слезы рекой катятся по щекам, изо всех сил вонзаю ногти в голову. Пусть будет больно физически, может, морально станет легче.
Лучше бы меня вообще не было. Меня предал весь мир. Артур и раньше себя вел, как последний козлина. То доест ночью еду, которую я оставила себе на завтрак, то мое лицевое полотенце кинет на пол ванной, чтобы воду на полу собрать. Я же не слепая, все вижу. Но готова была на все закрыть глаза. А теперь… А еще и родители! Бюджет компании важнее, чем мое счастье? И ответ будет неутешительным. Если за Алиной никто не побежал, то с чего я взяла, что у меня будет все иначе?
Ой и дура ты Ангелина. Взгляд цепляется за часы. Без двадцати минут семь.
Еще двадцать минут порыдаю, проклинаю всех вокруг. А потом нужно думать, как жить дальше.
Встаю с пола, лежать на нем холодно и твердо. И так весь мир против меня, почему еще и я должна к себе так относиться. Перешла на кровать. Пока улеглась поудобнее, уже семь. Время на страдания закончилось.
— Лин, есть идем? — кричит сестра.
Нет, у Алинки я жить тоже не хочу. Это они мне сейчас рады, а когда ребенок появится? Им самим с Севкой развернуться негде. А еще и я тут. Хорошо, что есть время до рождения ребенка. Нужно что-то придумать.
— Лина, мы тебя ждем. Ужин остывает, — Алинка уже начала психовать. А Севка прав, она очень на отца характером похожа.
Плетусь на кухню. Никакой жареной картошки мне не хочется. Сажусь за стол, ем, чтобы не обидеть сестру.
— Мне надо завтра домой, — откусываю соленый огурец. — У меня с собой из документов только права на машину. Паспорт дома, полис тоже.
— Зачем они тебе сейчас? Как все проблемы разгребутся, тогда и сходишь, — Алинке не нравится эта мысль, она даже жевать перестала.
— А на учет меня как поставят. Даже в платную клинику паспорт нужен.
— Ага, Артур тебя потом из дома не выпустит, — сестра гнет свою линию.
Не вижу смысла продолжать разговор. Молча дожевываю ужин. Не такой я представляла свою жизнь.
Я когда на первый курс, думала, что моя жизнь заиграет красками. Рядом со мной были целеустремленные девушки, которые грезили наукой. Многим не хватало только финансовой поддержки, чтобы ходить на дополнительные семинары, покупать домой оборудование и нужные реактивы. У меня же могло быть все. Я тогда мечтала быть независимой, иметь свое мнение, самой себя обеспечивать, чтобы никто мне в спину не крикнул, что я учусь, потому что у отца полно денег.
А теперь у меня нет ничего: ни своего мнения, ни денег, ни квартиры. Хотя… у меня есть немного отложенных, на шикарный отпуск с Артуром собирала. И несколько телефонов и планшет у меня есть. Если что можно продать или сдать в ломбард.
Да и лаборантом я могу устроиться куда-нибудь, диплом-то у меня есть. Да и знания первых курсов остались, дальше придется посидеть над учебниками. Но раньше я обожала химию. Интересно, как раньше молодым “неученым, а не пойми кому” комнату не дают при работе? Надо все узнать, надеяться мне сейчас не на кого.
А если моему бывшему научному руководителю позвонить? Любовь Павловна считала, что я могу пробиться в науку, и очень расстроилась, когда моя учеба покатилась по одному месту. Ну а вдруг. Скролю номера в телефоне, мало ли кого полезного еще найду.
Звонит мама. Смотрю на дисплей и не хочу брать трубку. Знаю, что она скажет. Отключаю звук и вибрацию, чтобы не раздражали. Нет, мамочка, я не поддамся на ваши манипуляции. Только сейчас поняла, что все свои двадцать с небольшим я жила так, как удобно вам. Теперь настала моя очередь брать жизнь в свои руки.
“Ангелина, возьми трубку!”
Мама никак не унимается. Не ведусь на сообщение, знаю, что как она умеет убеждать и манипулировать. Сажусь на кровать с ногами, и со страхом смотрю на трубку, вдруг мама из нее материализуется.
Проверяю банковские карты — все
