– А где у тебя висела мишень?
– Да нигде, – теряюсь я. – Я с третьего курса не играю, а переехала в эту квартиру после окончания университета. Я его с собой просто не привозила.
Марич пнул ногой что-то, и передо мной оказалась мишень для дартса.
– Кто-то изобразил разгульную вечеринку и подготовил несчастный случай… – задумчиво произносит Марич, доставая из плеча дротики, обернув руку мои шелковым шарфиком, висевшим на крючке. Я вижу красное на острие, и мне становится дурно.
– Вроде недлинный, – с сомнением качает головой здоровяк, все еще находящийся в дверях гостиной.
– Смотря куда попасть, – хмыкает Марич. – Ей бы хватило, чтобы как минимум выйти из строя и сбежать из города, куда глаза глядят, позабыв о наследстве. Знать бы, как давно все подстроили.
Ну, хоть тут я могу оказаться полезной.
Дрожащим голосом я привлекаю к себе внимание мужчин:
– После возвращения я сюда еще не приезжала, но в мое отсутствие здесь раз в месяц убирается девушка. Накануне вылета я с ней связывалась и договаривалась об уборке. Она присыла мне фото фикуса, – я указываю на стоящий по дороге на кухню цветочный горшок. – Он начал чахнуть, Надя спрашивала, что нужно делать. На фотке все было нормально.
– Дашь ее контакты, – хмурится Марич. – Тебе кто-то звонил вчера или сегодня?
– Пока я спала, звонила тетя Оля и писала Лена. Лена Смагина. Я не успела им перезвонить или ответить.
– Ясно. Осмотреть здесь все, – командует он парням, и они расползаются по квартире.
Меня сажают на тщательно проверенный со всех сторон пуфик возле входной двери и строго настрого велят не шастать по квартире.
Какой шастать? Сейчас мне уже все равно, что незнакомые мужчины могут увидеть мое белье. Пусть хоть примерят. После того как тут кто-то похозяйничал, я вряд ли смогу пользоваться носильными вещами. Мерзкое ощущение, что кто-то забрался с грязными ногами в мой чистый уютный кукольный домик. Несмотря на то что я даже ни к чему не успела прикоснуться, хочется помыться, настолько мне гадко.
– Тут соседей вообще, что ли, нет? – удивляется Марич, который обзвонил все двери на лестничной площадке на моем этаже. – Кто-то же должен был слышать хоть что-то. Квартира стояла пустой полгода, и вдруг шум.
– Соседей нет. Это одна из причин, почему выбрали именно эту квартиру. Соседние принадлежат папиной фирме. Мама очень боялась, что рядом может оказаться дурная компания.
– Ну, конечно, – с непонятной интонацией тянет Марич.
– Александр Николаевич, – зовут его откуда-то из ванной. – Посмотрите.
И Марич идет смотреть, а я впервые слышу, как он матерится.
Что там? Он дротики в плечо получил и не ругнулся, так что мне уже страшно.
Однако Марич выносит из ванной маленькую коробочку. Даже отсюда я вижу, что она пыльная.
– Как ты относишься к позированию обнаженной? – спрашивает меня он.
– Что? – голос мой срывается.
– Это камера, Анастасия. Она уже требует зарядки. Модель больно знакомая. Если она куплена там, где я думаю, мы скоро узнаем, кто ее поставил.
– Камера? – я не верю своим ушам. – Кто-то посмотрел на меня в душе и решил убить?
– Вряд ли это один и тот же человек, – с сомнением произносит Марич. – А жаль.
– Не один? – я понимаю, что, постоянно переспрашивая, выгляжу как идиотка, но мне уже наплевать.
– Мы закончили, Александр Николаевич.
– Тогда поехали домой.
Я позволяю вывести себя, придерживая за плечи как старушку, из квартиры.
В голове шумит, калейдоскоп из мыслей никак не складывается в единую картинку. Все осколки кажутся чужеродными, неуместными и ненастоящими.
И только когда я поднимаюсь на второй этаж в доме Марича и закрываю за собой дверь спальни, меня накрывает. Я срываю с себя одежду и забираюсь под горячие струи душа. Мылюсь раз за разом, будто кто-то неизвестный копался не в моих вещах, а меня трогал. И все равно чувствую себя грязной.
Через полчаса я понимаю, что скоро сотру себе всю кожу, и выбираюсь из воды. Натягивая толстый махровый халат, подходящий скорее для зимы, чем для жаркого лета, я слышу в открытое окно доносящийся с улицы голос Марича. Выглядываю.
Так и есть, он все в том же.
Даже не подумал обработать раны.
Да, они, скорее всего, несерьезные, но это не значит, что нет риска подхватить воспаление.
Пока я, подсохнув, переодеваюсь в домашнее, Марич поднимается к себе. Я определяю это по слышному из-за двери его негромкому баритону. Судя по всему, он разговаривает с кем-то по телефону.
Мне очень не хочется идти к нему, потому что его спальня напоминает мне о моем позоре, о том возбуждении, которое я испытываю, против своей воли, когда ему приходит в голову охота со мной поиграть.
Не хочется, но я благодарна Маричу за его нечеловеческую реакцию, которая, возможно, спасла мне жизнь.
Скрепя сердце стучу к нему.
Ответа нет, и я решаюсь заглянуть и уже не могу отвести взгляд.
Горячая волна накрывает меня. Ноги приклеиваются к полу, не позволяя сделать ни шагу от порога. Дух перехватывает, а ладони становятся влажными.
Мой взгляд неотрывно скользит по обнаженной спине от широких, бугрящихся мускулов плеч вдоль увитой жгутами мышц спины к узким бедрам, крепкой мужской заднице…
Марич разговаривает по мобильнику, а я боюсь даже вдохнуть, чтобы не выдать своего присутствия.
– Макс, тогда жду тебя сегодня, как освободишься. Хорошо. Договорились, – и он отбрасывает телефон на покрывало. – Анастасия, ты как раз вовремя.
Глава 8
Уши горят от понимания, что Марич меня застукал за пусть и недобровольным, но подглядыванием. Похоже, он услышал меня сразу и все это время знал, что я в спальне и пялюсь на него.
– Я, наверное, попозже зайду… – лепечу я, пытаясь нащупать дверную ручку за спиной.
– Я же сказал: ты вовремя, – жёстко пресекает мою попытку сбежать Марич.
Не заморачиваясь тем, чтобы прикрыться, он разворачивается ко мне.
Моё лицо каменеет от усилий удержать взгляд на уровне его глаз.
– На столе для тебя лежат документы. Ознакомься, пока я в душе, – в его голосе столько металла, что это звучит, как приказ.
Больше всего я боюсь, что он сейчас подойдёт ко мне, потому что я собой не владею. Этот человек постоянно выбивает меня из колеи, вызывая противоречивые чувства, из которых постоянными остаются только страх и ненависть.
Но Марич скрывается за дверью в ванной, а я, вытерев о подол влажные руки, на подгибающихся ногах иду к журнальному столику и вытряхиваю белые листы из плотного, чуть шероховатого коричневого конверта.
Марич отсутствует всего минут десять, за это время я успеваю пробежать глазами по документам.
– Это для нотариуса? – уточняю я, когда он возвращается.
У него на бёдрах полотенце, но я все равно отвожу глаза и стараюсь на него не смотреть.
– Да. Завтра мой человек поедет к надежному нотариусу и откроет наследственное дело.
Краем глаза я вижу, как падает на кресло полотенце, и надеюсь, что это то, которым он вытирал волосы, а не то, которое прикрывало его естество.
– Разве я не должна заниматься этим лично?
– Уверена, что хочешь? – удивляется Марич.
Нет, я точно этого не хочу. Знаю, что буду чувствовать себя словно пиранья, которая думает только о деньгах.
– Тебе не кажется странным, что твои родители не оставили завещание? – вкрадчиво спрашивает Марич, и я вздрагиваю.
Его хрипловатый баритон раздается над самым ухом.
– Нет, не кажется, – отрезаю я. – Папа и мама были ещё молоды. Зачем им было думать о завещании?
Хочу говорить уверенно, но опасная близость так напрягает, что к концу фразы голос мой начинает срываться.
– Анастасия, – тянет Марич, пальцем перекидывая мою еще немного влажную прядь прядь волос, лежащую на груди, за спину, и я остро чувствую беззащитность шеи перед этим зверем. – Я не понимаю, как в такой среде, как наша, ты могла вырасти настолько… – он подбирает слово, и я опять ожидаю чего-то вроде глупой болонки, но Марич выбирает более мягкий вариант, – неприспособленной.
