Лезвия и кости - Хизер К. Майерс

4

Адриан

Я не мог вынести их вида.

Но я не мог и отвести взгляд.

Мои губы кривились в усмешке, когда их фигуры постепенно исчезали в тени тыквенного поля "Полая жатва". Ночь была залита мягким янтарным сиянием, а изящные нитяные фонарики, сплетенные в замысловатые узоры, создавали темную и неумолимую ауру.

Без предупреждения во мне закипел гнев. Игра исчезла. Это было мелкое отвлечение, которое меня не интересовало, даже когда они были здесь. Единственная причина, по которой меня это волновало, заключалась в том, что ее спиннинг приземлился на меня.

Образы ухода Сиенны, ее рука в руке Донована, зажгли что-то глубоко внутри меня, что грозило разрушить мое самообладание. Каждый смех, каждое вращение бутылки, каждый шепот вокруг меня, казалось, усиливали ярость внутри меня. Игра продолжалась, но мне было все равно.

Я не мог перестать думать о том, что произошло, о ее лице, когда она оставалась со мной наедине. Во взгляде Сиенны было что-то такое — тепло, искра любопытства. Это была связь, которую мы почти исследовали, путь, который мы почти прошли. Разочарование от того, что мы были так близки к тому, чтобы заполучить ее, но помешала ее непонятная преданность Доновану, сводило с ума. Это было похоже на наблюдение за бродячей собакой, преданной до безобразия, но слишком отчаянно нуждающейся в хозяине, чтобы понять, что ее преданность была неуместной. Ее привязанность к Доновану, слепая и непреклонная, была для меня загадкой, которую я не могла разгадать, противоречием тому пламенному духу, который я помнила с детства.

Почему меня это так волновало? Почему меня беспокоило то, что Сиенна выбрала Донована, привязалась к нему, несмотря ни на что?

Возможно, потому, что она олицетворяла собой единственное преимущество Донована передо мной, единственное завоевание, в котором он преуспел первым.

Это была горькая пилюля, которую нужно было проглотить. Сиенна стала не просто предметом разногласий между мной и Донованом, она стала символом того, чего у меня не было, вызовом негласному соперничеству, которое всегда существовало между нами.

Черт.

Я не мог оторвать от нее глаз, даже когда она исчезла. То, как она уходила с моим братом, запустило что-то первобытное глубоко внутри меня. Она должна была быть моей. Она всегда должна была быть моей.

"Ты пялишься".

Я не стал смотреть на Лиама. Я чувствовал запах его сигарет отсюда. Он был единственным хоккеистом из всех, кого я знал, который мог заниматься спортом и при этом курить без ущерба для своей выносливости.

"Я не знаю, о чем ты говоришь", — ответил я. Я все еще не отводил от нее глаз.

Не мог.

Я продолжал видеть их переплетенные пальцы. Я все время представлял, как ломаю пальцы брата, чтобы он от нее отцепился.

"Хм…" Долго затягивался, пока дым не окрасил черное небо.

"Я слышал, как Дэмиен трахал какую-то девчонку в кукурузном лабиринте", — сказал я.

"О, хорошо", — ответил он своим обычным безразличным тоном. "Как раз то, что нам нужно. Еще один скандал с сексуальными домогательствами. Как будто нашу команду и так не ненавидят".

"Ты знаешь, где Мэтерс?" спросил я.

Я не думал, что мой брат будет визжать от каждого удара костью, но, возможно, это того стоило, если бы я мог его заставить.

"Последнее, что я видел, — это как Картер выводил его из дома с привидениями", — ответил Лиам. "Полагаю, они с Дэмиеном соревнуются в том, кто получит больше меток сегодня".

"Это начало сезона".

Когда они наконец исчезли, я отвёл взгляд, чтобы посмотреть на вратаря. О мастерстве Лиама на льду ходили легенды, как и о его загадочной манере поведения. При росте метр восемьдесят пять его худощавая и атлетичная фигура