class="p1">Но я не могла.
Все внутри меня восставало против. Разве я мало обнажала себя перед публикой? Мои кости, моя плоть, моя душа — все смешивалось в моих книгах и становилось литературной версией хот-дога. Каждая испытанная мною эмоция.
Нет, я отдам миру еще больше.
Девушка наклонила голову, рассматривая меня, впервые по-настоящему рассматривая. Она пыталась не выглядеть впечатленной, очень старалась. Впечатляться кем-то или чем-то шло в разрез с ее отношением ко всему «Дьяволу все равно, но в глубине души мне не все равно».
— Кто-то умер и оставил вам здесь наследство? — спросила она, наконец.
Я ухмыльнулась.
— Что-то в этом роде.
Надо отдать девушке должное, ей не потребовалось много времени, чтобы догадаться. Ее глаза расширились.
— Вы купили дом Эмили?
— Именно.
Она побросала оставшиеся продукты в бумажные пакеты, рассеянно постукивая акриловыми ногтями по экрану.
— С вас девяносто пять, шестьдесят.
Самый маленький счет за продукты на моей памяти. И я знала, что это о чем-то говорит, потому что многие американцы не могут позволить себе тратить столько денег на еду. Честно говоря, не так уж много моих денег уходило именно на еду — большая их часть тратилась на безумно дорогие виски и вино. Или на дорогой сыр и икру. Конечно, икра не самое вкусное лакомство для элиты по безумно завышенной цене. Мне не нравился вкус, но мне нравилась сама идея — пожирание яиц другого существа.
— Зачем вы его купили?
— Мне нужно было где-то жить. Увидела, что он продается в объявлении в Google.
Я пожала плечами, вводя ПИН-код от карты.
— Вы не боитесь? — спросила девушка.
Я спрятала свою кредитную карточку подальше.
— Того, что самая дорогая бутылка вина в этом магазине стоит меньше двадцати долларов и изготовлена в Аргентине? — пошутила я. — Смертельно.
Ладно, не самая смешная шутка, потому что меня их вино действительно пугало. Я считала себя винным снобом. Ко всему прочему, меня не волновали ярлыки. Черт возьми, мне нравилось покупать дизайнерскую обувь так же сильно, как и любому другому жителю Манхеттена. Но я не возражала и против пары туфель за десять долларов. Но вино… Вино было моей слабостью. Мне нравился густой, насыщенный красный цвет хорошего вина, он успокаивал меня и так хорошо дополнял стейк «с кровью».
Я не собиралась покупать здесь стейк за восемьдесят долларов или бутылку красного вина за триста долларов, потому что поняла, какой снобистской сучкой была раньше. Я не могла остановиться и, если честно, была в некотором роде стервой. Не из тех девушек, милых и любезных в любой ситуации. Я была колючей. Вредной. Холодной. Обладала полным набором качеств для того, чтобы стать автором книг о смерти, разложении и о зле в целом. Плюс, в Нью-Йорке мне это помогло, потому что там все были мудаками.
Здесь же, в этом крошечном городке, в этом крошечном магазинчике, все были добры и, как оказалось, неравнодушны. И, судя по растерянному выражению лица кассирши, совсем не понимали сарказма.
— Чего я должна бояться? — вздохнув, спросила я.
Девушка наклонилась ближе ко мне, ее глаза метались из стороны в сторону, как если бы она боялась пропустить кого-то в магазине. Как будто там было место, где спрятаться.
— Призраков, — прошептала она так, словно у духов был плохой слух.
Я сдержала улыбку, которая вполне могла получиться натянутой и высокомерной.
— Нет, я не боюсь призраков. Призраки — мои приятели.
Она уставилась на меня, явно не понимая моего юмора и, очевидно, все еще не узнавая меня. Что было не так уж немыслимо. Я была довольно известна, как и многие авторы. Достаточно известна, чтобы меня узнавали в аэропортах, супермаркетах и аптеках. Почти во всех местах, где люди вообще не хотели, чтобы к ним подходили незнакомцы. К счастью, мой «бренд» основывался на том, что я была замкнутой, грубой и немного злой, поэтому я не улыбалась мило для селфи и не вступала в светские беседы. Но эта девушка совершенно точно не знала, кто я такая. Но я решила проигнорировать тщеславие внутри себя, благодаря которому злилась на нее и ненавидела себя за то, что эта девочка-подросток посреди «нигде» не знает меня.
Вот в чем была моя проблема. Я ненавидела быть известной и одновременно ужасно боялась не быть таковой.
— Знаешь, с научной точки зрения неточно утверждать, что молния не ударяет дважды в одно и то же место, — сказала я, не скрывая раздражения в своем тоне. — Удар молнии — это разряд энергии, настолько сильный, что прорывается сквозь ионизированный воздух. В результате появляется молния. Это быстрый процесс. Тридцать миллисекунд или меньше. И молния сопровождается раскатами грома. И так может происходить несколько раз в быстрой последовательности. И когда невооруженным глазом видишь одну молнию, на самом деле их несколько, просто наше зрение не способно увидеть этого. Кроме того, молния может ударить в то же самое место во время другого шторма, дни или столетия спустя. Поэтому сама фраза не совсем корректна, но хорошо работает в социальных ситуациях.
Девушка смотрела на меня безучастно, то ли со скукой, то ли с замешательством, мне было все равно.
— Эмили Эндрюс была убита, — продолжила я.
Эти слова привлекли ее внимание, потому что прозвучали резко. Как пощечина. Она даже вздрогнула, как будто я ее ударила.
— Ее убийцу не поймали. У полиции мало зацепок.
Отчасти это была ложь, поскольку у меня были свои подозрения, но в данный момент это не имело значения.
— Как бы прискорбно и трагично это ни было, он или она вряд ли вернутся на место преступления, если в том же доме живет незнакомая женщина. Так что, скорее всего, в том доме я в большей безопасности, чем в любом другом месте, где убийства не происходило.
Девушка быстро заморгала, видимо, мало что поняв из моего монолога, и бросила на меня стервозный взгляд, на который точно была способна. Я воспользовалась ее замешательством, забрала пакеты и ушла, надеясь, что моя репутация останется с ней и распространится по всему городу. Когда я села в машину, задержала взгляд на баре. На секунду я всерьез задумалась о том, чтобы вернуться и поговорить с барменом о его предложении, вероятно лучшим, какое я могла получить в этом городе. Мне потребовалась все время до самого дома, чтобы понять, а не совершила ли я ошибку, когда решила сохранить свое достоинство и все органы в теле на случай, если бармен и был тем человеком, который убил Эмили.
Когда увидела вдали свой милый домик, поняла, что
