Ведь так сильно Санта Щетинская Данилу Чернова ещё явно не разочаровывала.
Глава 31
Данила не из тех, кто ломится без приглашения в гости. Более того — владелица квартиры, в двери которой Данила отчаянно трезвонит, не так давно отгребала лично от него за подобный выверт, но…
Жизнь такая штука…
Он оторвал от звонка палец, только услышав, что с той стороны наконец-то что-то происходит. Человек смотрит в глазок. Начинает открывать…
— Чернов… Какие люди… — оказавшаяся на пороге Аля проходится по нему взглядом, выдавая ироничное приветствие.
Задерживается на лице… Если и хотела что-то колкое сказать, вовремя осекается.
— Давно в Киеве? — задает нейтральный вопрос, на который Данила не отвечает.
Она ещё держит руку на двери, будто сомневаясь, пускать ли, а он не сомневается — заходит, заставляя отступать.
Он очень зол и очень растерян. Башка взрывается. Плохо так, как не было ни разу. Хуже, чем в то злосчастное утро…
— Ты, блять, знала…
Это первое, что Данила говорит, через плечо следя за тем, как Альбина закрывает дверь.
Замирает на секунду, вздыхает…
Смотрит в ответ прямо и без страха. Скорее с вызовом даже.
Да, она знала.
— И ничего мне не сказала, Аля!
Его кулак впечатывается в стену. Этот жест непозволителен. И объяснить его злостью нельзя. Человек отличается от животного умением контролировать эмоции и действия. Но Данила сейчас не чувствовал себя полноценным человеком. Что-то среднее между куском дерьма и откровенным дебилом.
Он просто шел на прием к стоматологу, в итоге же…
Из внятного громкое «я не знаю!!!» было последним, что Санта смогла сказать. Дальше у любимой презираемой девочки случилась истерика. Её нельзя было тронуть. До неё нельзя было достучаться. Успокоить, вернуть в норму. Она только молила не везти её к маме. «Маме видеть нельзя… К Але… Пожалуйста, отвези меня к Але…». Просила, захлебываясь плачем.
А он отвез её к себе.
Сопротивляться Санта не могла. А он как-то резко перестал чувствовать себя в праве давить. О
Думал, что перед ним эмоционально стабильная стерва, пусть и беременная. А она — сплошная рана. Так не притворишься.
«Не трогай меня, пожалуйста. Я полежу и уйду»…
Это всё, о чем она попросила, оказавшись впервые в квартире, в которой когда-то жила. Он не знал, что ответить. Как в этой ситуации было бы правильно и зачем он ослушался. Оставил саму. Знал, что уснула.
Не представлял, как говорить, когда проснется.
Наверное, и себе, и Санте дал чуть больше времени, потому что поговорить ведь придется.
Не так, как в машине — переходя на крик. Как взрослые…
Но просто сидеть и ждать он не мог. Его сорвало с места, понесло…
К той самой Але, которая всё, сука, знала.
Всё, блин, знала…
— Ты запретил лезть в твою личную жизнь…
А теперь показательно холодно бьет его же требованием, которое сейчас только бесит.
Конечно, просил. Потому что она лезла, чтобы разрушить. Но это… Это же важно!
В том, что Максим Сантой просто воспользовался и в её жизни мужчины сейчас нет, Данила не сомневался ни секунды.
Но если это ребенок Наконечного, то его глупая мстительная девочка не только ему жизнь испортила — себе тоже. А если его? А что, если ребенок этот — его?
— ДядьДа-а-аня… — из своей комнаты выглянул маленький Даня… Окинул большого удивленным взглядом. Протянул обращение… — Ты вер-р-рнулся! — Сообщил громко, улыбнулся: — Санта плакать перестанет… Мы все скуцали, но она — больше всех. — И убил.
Раньше непременно бросился бы на шею, теперь же так и стоял — отгораживаясь от взрослых дверью. Не знал всех правил мира больших, но почувствовал, что сказал что-то не то.
У самого Данилы язык не поворачивается хоть что-то ответить крестнику. Губы в улыбку не складываются. Он молчит, чтобы не взвыть или рявкнуть невзначай и сильнее не испугать. Но его спасает Аля.
Обходит, присаживается рядом с сыном, говорит иначе: участливо, ласково, с улыбкой, гладя по голове: — Побудь в комнате, котик. Хорошо?
А получив от сына кивок, снова смотрит на Данилу…
— Идем в гостиную…
Вроде как приглашает примирительно, но это всё такой сюр, мириться с которым Данила не готов.
Где его, сука, привыкание? Выдержка где?
В ушах до сих пор её рыдания. На душе гадкое чувство… Он не ощущает себя правым. Ему не лучше из-за того, что ей плохо. Сейчас ему страшно. Кажется, он рубанул, не разобравшись…
Прошел в гостиную, опустился на диван, лбом вжался в ладони, оттягивая волосы. Много мыслей, а с чего начать — не знаешь.
— Как ты узнал? — благо, хотя бы Аля не делает вид, что не в курсе и ни при чем.
Останавливается напротив, дает ему собраться, задает свой вопрос далеко не сразу.
Не скисает, когда в ответ получает вскинутую голову, острый взгляд… Знает, что ему хочется сейчас снова матом и бессмысленно… Готова впитать…
— Встретил Санту… — но Данила внезапно находит в себе силы ответить рационально. — В клинике.
Говорит отрывисто, увидев, как Аля кривится в улыбке, снова опустил голову и взгляд.
Наверное, где-то так чувствуют себя контуженные. Он сегодня такой.
Совсем недавно что-то подобное с ним уже происходило. Тоже предательница. Тоже ребенок. Тоже вероятность, что от него…
Но переживания абсолютно разные. Как и предательницы, кажется…
— Ты давно знаешь? — почему это важно — и сам не сказал бы, но Аля не жадничает. Пожимает плечами, произносит неопределенное: — Давно… — потом же садится на диван рядом с ним.
Они снова молчат.
— А про них знала? — этот вопрос и ему самому задавать страшно. Но надо. Слова повисают в воздухе. Голова Данилы — повернута. Аля же смотрит немного мимо него, потом вздыхает.
