Блин! Не смотри на меня! — вскрикивает Алина и галопом летит в ванную.
Руки опускаются. Я попадаю в вакуум. Понять как-то надо уже: девушка потерянная. Ей помощь нужна, а не мужик.
Про**ал девку, на которую внутри отзывалось. Из-за которой ревность по живому резала, больно было так, словно я не сдох в той аварии. Будто живой и способен чувствовать.
Подхожу к двери. Тяну за ручку — закрыто. Если услышу звук спуска унитаза — значит, слила в канализацию то, что купила. Интересно, на какие шиши? Налички дома я не оставил, дабы уберечь от соблазна. По карте движения средств не было. Вынесла что-то.
Качаю головой. Глаза прикрываю.
Стучусь.
— Алина, открой, пожалуйста.
— Я сейчас помоюсь, подожди минуту! — выкрикивает она.
— Сейчас.
— Я лучше умру! Ни за что, Артём.
— У меня нет времени ждать, я с работы сорвался.
— Артём, нет! Ты нарушаешь мои границы! Я там сырники сделала, перекуси. Только разогрей в микроволновке.
— Алина, мать твою. Мне дверь с петель снять? Живее, — наседаю.
Она молчит. Потом выдает робко:
— Ну нет.
Взрывает. Ударяю по косяку ладонью.
— Дверь живо открыла! Иначе я тебя обратно в клинику отвезу, причем не в современный рехаб, где шведская линия три раза в день, а куда-нибудь в тайгу. Откуда до цивилизации сто километров через леса шлепать. Ты думаешь, я не сделаю этого? Больше всего не свете ненавижу ощущение, когда меня пытаются на**ать. И не тебе, девочка, пытаться.
Замок щелкает. Я дергаю ручку, и дверь распахивается. Алина, обмотанная полотенцем, сжимается, дико таращится.
В первую очередь в глаза смотрю — трезвые. Облегчение колоссальное. По ней сразу видно, перемены после одного бокала. Взгляд меняется.
— Руки покажи. Ну.
Она показывает — пусто. Полотенце, которым обмоталась, падает, под ним спортивный топ и трусы. Спрятать негде. Я оглядываю ванную, проверяю шкафы, банки. Заглядываю в унитаз.
Алина молчит, наблюдает. Потом срывается и бежит в комнату, вновь заворачивается в полотенце. Следую по пятам.
— Стой. В глаза посмотри. Если достала где-то — показывай. Что вынесла? Я не буду ругать, мне знать надо. Да не кутайся ты! Я хоть раз тебя насиловал? Хоть раз делал что-то после ответа «нет»?
Таким дерьмом себя рядом с ней чувствую. Из-за этих ее реакций каждый раз.
Она дрожит. Поднимает глубоко печальные темно-карие глаза, которые наполняются слезами. Меня пробирает снова.
— Вот, — шепчет Алина, указывая на спортивный инвентарь. — Взяла в дар. Бесплатно.
Снижаю тон:
— Малыш, если я не справляюсь и тебя тянет забыться, скажи. — Так мягко я не говорил ни разу в жизни. — Пойму и помогу. Мы вчера по душам беседовали, возникла иллюзия, что ты одумалась и жить хочешь. Ты понимаешь, что счастье из таблеток — искусственное? Это тупик, девочка моя.
— Не иллюзия. Я не в тупике. Я растягивалась.
— Где ты была два часа?
— Ты следишь за мной? — Алина прижимает руки к груди. Дергается.
— Конечно я за тобой следил! Мы о чем договаривались? Ты эту неделю в квартире сидишь безвылазно, о каждом шаге сообщаешь. Я тебя из клиники забрал только по одной причине: ты просилась домой. В итоге в первый же день куда-то поскакала! Что, блин, за фигня? Я почему должен с работы лететь сломя голову?
— Я... прости, пожалуйста. Ты говорил... что, когда на душе хреново, надо заняться телом. Я на «Авито» нашла валики бэу, тут недалеко, буквально через два дома. Девочка забыла ключи в квартире, и мы ждали на улице, пока ее муж приедет. — Алина вытирает щеки. — Прости, я не знала, как тебе сообщить, у меня нет телефона. Консьержке сказала, что скоро буду. Мы с той девочкой попили кофе, пока ждали. Она... с коляской была, я помогла в кафе переодеть и помыть ребенка.
Пелена с глаз падает, внимательно оглядываю комнату — разложенная беговая дорожка, рядом начисто вымытые кроссовки. Коврик, два валика и мяч.
Алина — сильно вспотевшая, в спортивном топе. Легенда выглядит правдивой. И все-таки.
— Почему не заказала с курьером?
— Потом куда это все? Я не знала, смогу ли на Кипр взять, а тут бесплатно, в четверг бы так же кому-то отдала. Или на крайний случай выбросила. — Алина всхлипывает. Кутается в полотенце. — Они резиновые, что им будет! Помыла, и можно заниматься!
Я вздыхаю. За голову хватаюсь. Верю. Верю ей. Усталость наваливается. Плюхаюсь на диван.
— Я пздц испугался за тебя. Ты на два часа пропала, малышка, я чуть с ума не сошел. Да не трясись, не кутайся. Не буду трогать. — Считываю страх, отвращение. — Обещаю, что никогда не буду тебя трогать. Ты навсегда мне как сестра. Близкий человек, о котором хочется безвозмездно заботиться. Окей?
Она закрывает лицо руками и вновь горько всхлипывает. Отчаянно как-то.
Ну вот. Напугал.
— Я был недопустимо груб, но, будь ты моей сестрой, я бы вел себя так же.
— Только я тебе не сестра!
— Давай представим, будто да.
— Боже, ненавижу. Не сестра я тебе! Ты был моим первым мужчиной. Мы дарили друг другу удовольствие, я не могу к тебе относиться как к брату! Это противоестественно и попросту стремно!
Развожу руками.
— Потерпи, Аля. Я не отстану, пока не увижу тебя действительно счастливой и свободной.
Она всплескивает руками.
— Я хотела быть счастливой сегодня! И красивой! — Начинает метаться по комнате. — Хотела позаниматься, потом нарядиться к вечеру. У меня день рождения вообще-то! Но ты всё испортил! Весь план! Снова я перед тобой потная, без прически, не пойми в чем! — Алина сбрасывает полотенце. — Снова как зачуханка! Конечно, такую легко звать сестрой!
Она падает в кресло, закидывает ногу на ногу.
Отвожу глаза, чтобы не смотреть. Не будить демонов.
— Мне казалось, у тебя двенадцатого. Я купил подарок, он на работе.
— В свидетельстве неправильно записано. В роддоме ошиблись, и родители не стали переделывать. Ты правда что-то купил?
— Да.
— Там что-то детское и дурацкое? Для сестры?
— Нет. Извини, еще раз. Я за тебя волнуюсь.
— Ты правильно делаешь, что контролируешь. За меня никогда особенно не беспокоились, это приятно. Просто... — Она качает головой. — Я надеялась, что сегодня ты посмотришь на меня не как на иждивенку, бывшую наркоманку, а как на красивую сильную девушку, которая встречает двадцатилетие
