было бы идеально. В ней я уверен. Добрейшей души человек, ответственный и заботливый.
Я достал из кармана визитку Антона Шрайбера, психолога. Мне тоже со своей бедовой головой что-то делать нужно…
Наташа
Я проснулась посреди ночи от острого желания съесть что-нибудь эдакого. Клубники в соленой карамели, к примеру. Ничего экзотического вроде понюхать подвал или селедку с медом. Ну и что, что не сезон? В «Азбуке вкуса» точно есть. Правда, доставку в два часа ночи не оформить, а хочется прямо сейчас.
Я встала и подошла к окну. В соседнем доме было темно. Все спали. Только пара-тройка окон тускло светились в холодной мартовской ночи. Совсем немного и придет настоящая весна, теплая и душистая. Рука легла на живот – пятнадцать недель, теперь он не такой уж плоский. Беременность протекала нормально, не идеально, но легче, чем с Евой. Всего один раз попадала в больницу. Хотя еще ходить прилично.
– Не разбудила?
Я позвонила Роме. Он, как и обещал, не давил на меня, как на женщину, но, как мать своих детей, опекал. Прямо как дотошная бабуля. Ну или моя мама. Она тоже как наседка носилась со мной, словно я до сих пор яйцо.
– Наташ? Случилось что-то? Тебе плохо?
– Нет, не плохо. Не спится. Тебе тоже?
– Я работаю. А что?
– Клубники хочу. В карамели. Соленой.
– В два часа ночи?
– Ага.
– Десять минут.
– Серьезно?
Это нереально.
– Я подготовленный.
– Тогда жду… С клубникой.
Ева спала в детской. Я тихо завозилась на кухне, включая свет и разбираясь с чайником. Села за стол и задумалась. Ночью это легко, ничего не отвлекало. Между мной и мужем сейчас максимально странные отношения. Наверное, так у всех людей, которые одновременно ждут ребенка, любят друг друга и разводятся. Рома очень заботлив и внимателен, помогал максимально, а с учетом его графика – просто фантастически! И никакой тактильности. Естественно, я, привыкшая к его страстным выпадам, очень тосковала. Да и гормоны требовали свою порцию эндорфинов.
Я помнила, что сама просила дать мне время. Между нами до сих пор слишком много вопросов и страхов, но моя душа искала именно его в темноте. С завязанными глазами, среди миллионов прохожих безошибочно находила одного единственного. Рому. Я стала просыпаться ночью и шарить рукой по кровати. Я стала ранима и пуглива. Мне хотелось безопасности и надежности. Крепких объятий и теплых губ на моей макушке. Новая жизнь внутри делала нас, женщин, одновременно очень сильными и очень слабыми. Мы готовы были разорвать любого за свое, родное и плакали от банальной трогательной сцены в рекламе.
Рома, Рома, Роман – мужчина всей моей жизни…
Я вздохнула и заварила чай с бергамотом, любимый. Почти четыре месяца как моя жизнь изменилась. Начиная от расставания с мужем заканчивая беременностью. Тоже от мужа. Мы пока ничего не решили. Поставили наши отношения на паузу, сосредоточившись на родительстве.
Родители. С моими проблем не было. Отчим радовался, словно ему еще внуков перепадет. Мама стойко принимала, что ее дочь, возможно, будет разведенной матерью двоих детей. Почему-то она, такая непримиримая к изменникам, Демьянова жалела. Думаю, это на фоне Глеба. У них с Таисией совсем плохо стало.
Свекровь приехала ко мне через несколько дней после семейного совета. Она очень радовалась, когда узнала, что скоро будет прибавление. Она просила прощения. И за себя, и за сына. Считала, что это они с Андреем Ивановичем виноваты. Да, это так. Но не передо мной. Перед Ромой. Наш брак треснул не из-за кого-то со стороны. В этом виноват конкретный человек, и этот человек свою вину признавал. Демьянов ни разу не обвинил родителей в своей подлости или эту овечку с невинными глазами. Только себя.
Я не добивала Марию Алексеевну. Ей и так досталось. Но и не пыталась Рому склонить к миру, каким бы сильным ни было мое влияние. Он постоянно говорил, что ради меня все сделает. Но это должно быть его решением. И только его.
Я задала свекрови всего два вопроса: как она смогла простить мужа? И что чувствует, глядя на Ивана? Я лично не испытывала негатива – ребенок как ребенок. Возможно, потому что он не сын моего мужа. Или потому, что Рома сдержал слово и его матери больше не было в нашей жизни. Больше месяца о ней никто не слышал. Он ничего не рассказывал, сухо объявил, что решил проблему. Я не интересовалась подробностями. Рому знала прекрасно, поэтому уверена, что никакого криминала, а в остальном – без разницы, где Лазарева сейчас.
Иван для меня просто маленький человек, которого жизнь начала испытывать очень рано. Без лишних восторгов, но неприятия не было. Да и виделись мы всего пару раз. Мария Алексеевна после всего настояла присматривать за мальчиком, пока он не пойдет в частную школу. Почему? Зачем? Наказывает себя? Искупать вину? Или от чистого сердца?
Я знала, что она предложит свою кандидатуру, еще до того, как объявила сыновьям. Мы побеседовали в детской. Мария Алексеевна спросила моего разрешения. Она хотела убедиться, не обидит ли меня этим. Что не отниму у нее Еву. У меня таких мыслей не было. Я вообще была растеряна в тот день. Сейчас, анализируя, могу сказать, что мне ровно. Меня волновала моя жизнь, мои дети и муж. Мой и не мой одновременно. Мы еще не чужие, но уже не муж и жена. Странно это.
Ответы были болезненны для свекрови. Травмирующий опыт. Да, мне было жаль женщину. Не мать, которая позволила так пройтись по родному ребенку, а именно женщину.
– Наташа, ты ведь любила мужчину. Знаешь, что это такое. Я тоже. Всегда уверенной в Андрее была. И ты знаешь, как больно бывает разочаровываться. Но твой мужчина оступился, совершил подлость и раскаялся, а мой нет. Андрей другим стал. Его словно подменили. Он начал бояться изменений, которые приносит старость. Мне на них указывал. Обижал этим. Очень. Я начала подозревать, что кто-то появился, но что эта девушка сына…
Мария Алексеевна замолчала на мгновение, губы побелели, идеальный маникюр в кровь.
– Он винился. Во всем признался. Клялся-божился. Просил Ромке не говорить. Его сын. Его гордость! – горько улыбнулась. – Мы после той подлости не спали вместе. Мне стало плевать, где он удовлетворял свои потребности. Был ли верен, как обещал или нет. Я думала эта мерзавка больше не появится, поэтому предала сына. Своего первенца. Не стала разбивать святую веру в надежного отца.
