Улыбается ему, сжимает крепче надежные пальцы.
— Давай считать вместе. И — раз, два, три…
— Любава, тебе эта штука сзади не мешает? — они идут рука об руку к своему месту.
— Ты про шлейф?
— Это называется шлейф?
— Вообще-то, на самом деле, — заговорщически шепчет она ему на ухо, притянув к себе за шею, — это у твоей самочки Звероящера вырос… хвост!
И впервые за сегодняшний сумасшедший день она слышит его смех. Искренний смех.
— Ну, — протягивает ему бокал с шампанским. — Теперь-то ты выпьешь уже, неврастеник мой?
— Выпью, — кивает он. — Но не это. Доставай фляжку.
— По твоей милости, Самойлов, я выходила замуж с коньяком под юбкой.
— Он от этого, наверное, особенно вкусный, — отвинчивает крышку, салютует ей. — Ваше здоровье, госпожа Самойлова.
И только получив назад фляжку и ощутив ее звонкую легкость, Люба осознает весь масштаб катастрофы. Вглядывается в цифры в нижней части фляжки.
— Двести тридцать миллилитров! Коля, это же стакан! Закусывай, закусывай немедленно!
— Ну что, дочь, наверное, пришло время рассказать тебе о том, что должна знать каждая женщина о первой брачной ночи.
— Я знаю, мам, — вздыхает Люба. — Разуть, галстук и пиджак снять. Остальное можно не снимать — слишком сложно. Уложить в кровать. И оставить до утра.
— Все верно, — усмехается Вера Владимировна. — Слушай, я совсем не поняла, когда Коля успел…
— Он у меня талантливый.
— На самом деле, он очень мил. Но, по-моему, ничегошеньки не соображает.
— На месте разберемся.
Пиджак висит на спинке стула, поверх него — галстук. Молодой новобрачный в брюках и белой рубашке нежно обнимает подушку с лицом абсолютно счастливым и безмятежным. Сейчас ему хорошо. Остается надеяться, что завтра будет не слишком плохо. Люба предусмотрительно ставит на пол рядом с кроватью бутылку минералки.
Раздевается, аккуратно вешает платье на плечики, убирает в шкаф. Чуть-чуть грустно, самую малость — сказка кончилась. Но самый важный человек в ее жизни с ней — это главное. Однако засыпать Любе пришлось в наушниках — под второй концерт Рахманинова. Иначе не получалось.
Утро после свадьбы случилось чудесным — поздним, солнечным. И полным самых разнообразных приятностей — тишина квартиры, свежий ветерок с балкона и умопомрачительные запахи с кухни. Завтрак? Коля готовит завтрак?
Коля готовит завтрак. Стоит у плиты, в шортах и футболке, аккуратно, словно на операции, переворачивает что-то на сковороде. Люба бросает взгляд на стол. На тарелке горк уже пожаренных… сырников?
— Коля, ты умеешь готовить сырники?!
Он обернулся. Не поймешь, что за выражение лица.
— Угу. Я же их могу трескать безостановочно. Вот и заставили мои… самому научиться. А то я их… заколебал.
— Сейчас оценим, — Люба подцепила с тарелки теплый сырник, надкусила. И заснула целиком в рот.
— Вкуснятина! — прожевав первый и тут же потянувшись за вторым. — У тебя получается лучше, чем у меня!
— Спасибо, — Ник выключил плиту, убрал сковороду с огня. И шагнул к ней.
— Послушай, а… а что вчера было?
Любе едва удалось сдержать улыбку.
— Да как тебе сказать-то… Ты крепко на ногах стоишь?
— Вроде да, — настороженно.
— Ну, тогда слушай. Ты вчера… — тут ее голос упал до драматического шепота. Люба выдержала паузу. — Женился! На мне. Кстати, позволь представиться — Любовь Самойлова. Твоя жена.
— Любава, прекрати!
— Ты сам спросил, — пожала она плечами. Начал облизывать пальцы, но решила употребить еще один сырник — ну вкуснющие же до невозможности! И вообще — жизнь прекрасна.
— Я… — Ник вздохнул. — Я вчера, похоже, выпил… лишнего. И мало что помню. Если честно.
— Кстати, как голова, мой юный друг-алкоголик?
— Как ни странно, почти цела. Сушняк с утра был, конечно, жуткий. Спасибо за минералку.
— Пожалуйста.
— Люб, — он, наконец-то, решился. — Я вчера… все испортил, да?
— Почему же… Ты был главным украшением торжества, я бы сказала.
— Издеваешься?
— Отнюдь. Ты был необыкновенно мил. Поучаствовал практически во всех конкурсах. По просьбе Машки принимал дивной красоты фотогеничные позы и был ее любимой фотомоделью. Пел в караоке-баре, набрал сто баллов, между прочим.
— Я?! Пел?!
— Лишь позавчера нас судьба свела, — хорошо поставленным голосом промурлыкала Люба, — а до этих пор где же ты была…
— Что это за песня?!
— Это ты меня спрашиваешь? Ты ее вчера дважды пел на бис. Точно попадая в ноты. У тебя неплохой голос, кстати. По крайней мере, громкий, — с усмешкой добавила Люба.
— Любава… скажи, что ты шутишь.
— Какие могут быть шутки в таком серьезном деле? Вот фото и видео нам сольют — сам увидишь. А как ты вальсировал с моей мамой…
— Что?! — с ужасом выдохнул Ник. — Я… я ее уронил, да?
— Даже на ноги ни разу не наступил. В тебе после стакана коньяка на голодный желудок такая грациозность просыпается.
— О, Господи, нееет…
— А папе моему ты пообещал, что мы родим ему пятерых внуков. Папа был в легком… шоке. Я, впрочем, тоже.
— Это не может быть правдой!
— Ты главного не знаешь, — Люба устроилась на табурете за столом, вытерла пальцы салфеткой. — Про нашу… первую брачную ночь.
— Что? — он едва выдохнул это короткое слово.
— Что ты творил, Боже мой… — Люба закрыла лицо руками. И оттуда, глухо: — Я даже предположить не могла, что ты на такое способен…
Сквозь неплотно сомкнутые пальцы она увидела, как он присел на корточки перед ней. Почувствовала, как его пальцы коснулись ее рук.
— Люба… — голос его совсем тих. — Что я сделал? Я… обидел тебя? Я был груб? Сделал тебе больно? Взял силой? Господи, Люба, скажи мне! Не молчи!
