модой.
— Конечно. Просто это кажется таким неожиданным. — Он проводит руками по волосам. — Я просто спрошу тебя об этом один раз. — Он сглатывает и бросает взгляд в окно. — Между тобой и Лео что-то произошло? Потому что последние несколько дней ты почти не выходишь из своей комнаты, а он… боже, он чертовски плох. Я его таким еще не видел. Он был в трехдневном запое.
Боль пронзила мою грудь, за ней последовала гораздо более сильная эмоция. Злость. Я стискиваю челюсти, но понимаю, что должна что-то сказать Джулиану. И это не может быть ерундовой отговоркой, потому что брат поймет мою ложь.
— Что-то случилось, — подтверждаю я. Тело Джулиана напрягается, руки сжимаются в кулаки. — Кое-что, чего давно следовало ожидать. Но ничего хорошего из этого не выйдет. Будет лучше, если я уеду в Париж, а он вступит в братство.
Это всегда, блядь, будет жечь. То, что Лео предпочел братву мне. Но чего я ожидала? Братство Козлова — это наследие его семьи, это было единственное будущее, которое Лео когда-либо представлял для себя. Может быть, когда мы были вместе, его и посещала мысль о другом образе жизни, но, в конце концов, он оказался слишком труслив, чтобы довести дело до конца.
Челюсть Джулиана застывает.
— Я этого не ожидал. — Его пальцы нервно отбивают ритм по рулевому колесу. — Мне нужно надрать ему задницу?
Я грустно качаю головой.
— Нет, все в порядке. Пахан сделал несколько звонков… У меня через несколько дней начинается стажировка в престижном доме моды. Это то, чего я хочу, Джулиан. Начать все с чистого листа.
Он притягивает меня к своей груди, обхватывая обеими руками.
— Я буду скучать по тебе. И при первой же возможности я навещу тебя.
— Конечно. — Я отстраняюсь, улыбаясь ему. — Братва не дает тебе покоя, брат. Обещай мне, что будешь осторожен. Обещай мне. — Мои слова застревают в горле, и если я хочу, чтобы кожаные сиденья не пропитались слезами, мне нужно покинуть его машину прямо сейчас.
— Буду. Ты знаешь, что буду.
— Я лучше пойду. — Он делает движение, чтобы помочь мне, но я останавливаю его, положив руку ему на грудь. — Я найму помощника. Мне просто… нужно уйти сейчас. Самостоятельно.
Джулиан, кажется, разрывается. Но, в конце концов, он только кивает.
— Береги себя, — говорит он, его голос тяжел от сдерживаемых эмоций.
Лео
Говорят, что правда освободит тебя. Я в этом не уверен. Стоя здесь, когда моя исповедь эхом отдается в суровой тишине, я не нахожу свободы, только пустое онемение в груди.
Джулиан реагирует первым. С бормочущим проклятием он срывает с себя парик, бросает его на пол подвала и выходит. Я знал, что ему, много лет проработавшему в тесном контакте с моим отцом, будет тяжело это пережить. Узнать, что человек, которому твой отец доверял, за которого твой отец умер и которому ты был предан, убивает твою собственную кровь. Это опустошает.
Аля зовет его за собой, но она не двигается с места. Я чувствую на себе ее взгляд, но не могу заставить себя посмотреть ей в глаза, боясь того, что могу там найти: зеркало собственного стыда, укор разочарования. Я бы хотел сказать ей все это наедине, но Белов заставил меня, и теперь Джина уже не засунуть обратно в бутылку.
Белов смотрит вслед уходящему Джулиану с легким весельем. Мудак явно доволен разворачивающейся драмой. Он заставил меня признаться в этом, чтобы разделить нашу семью. Если мы будем враждовать, Алей будет легче управлять. Что ж, пусть этот ублюдок горит в аду, потому что я не допущу этого.
Кира первой сокращает расстояние и обнимает меня.
— Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через это. То, что сделал твой отец, было… — Она качает головой. — Нет слов.
Прежде чем я успеваю возразить, объяснить, что я выбрал путь труса, Андрей обхватывает рукой мой затылок и прижимает мой лоб к своему.
— Почему ты не сказал нам? Это не должно было стать твоей ношей.
В горле образуется комок.
— С какой целью, кроме как развязать гражданскую войну? Заставить людей встать на чью-то сторону?
— Мы бы поддержали тебя, несмотря ни на что, — уверяет Даниил, положив руку мне на плечо. — То, что ты сделал, не позорно, а почетно.
Я перевел взгляд на братьев — у обоих торжественное выражение лица.
— Вы в это верите? Какая честь в том, чтобы уничтожить человека, которого я любил больше всех?
Я ничего не могу с собой поделать, мои глаза ищут глаза Алю. Слезы блестят на ее щеках, когда она делает шаг ко мне, поднимая руки, чтобы нежно обнять мое лицо. Ее голос, полный эмоций, рикошетом отражается от каменных стен.
— Ты сделал это, чтобы спасти меня, потому что это был единственный выход. Это поступок мужества, а не трусости. — Ее слова потрясли меня до глубины души. Не знаю, какой реакции я ожидал — отвращения, разочарования, но не этого. Этого… понимания. — Мне просто неприятно, что ты так долго держал это в себе. Должно быть, это съедало тебя изнутри.
— Больше, чем ты можешь себе представить, — честно отвечаю я. Это почти уничтожило меня.
Ее лицо опускается.
— По правде говоря, я в ужасе, да, но я не шокирована. Серж был жестоким человеком, который жил в жестоком, уродливом мире.
— Жаль, что я не нашел другого способа противостоять ему, — говорю я, сжимая руки в кулаки, признавая свое самое большое сожаление. — Я хотел бы, чтобы мне не пришлось причинять тебе такую боль, какую я причинил.
— Ты сделал единственный выбор, который мог сделать в тот момент. Ты был молод, он был твоим отцом, паханом. — Ее руки опускаются вокруг моей талии, и она притягивает меня к себе, как будто мы единственные двое людей в комнате. — Твой отец манипулировал тобой, независимо от того, выполнил бы он обещание или нет, он запудрил тебе мозги.
Я не сомневаюсь, что так оно и было, но это не тот вопрос, который стоит обсуждать. Вместо этого я прижимаюсь к ее губам в нежном поцелуе и бормочу слова благодарности, потому что ее слова раскалывают меня, оживляют что-то внутри меня.
Позади Али Белов меняет позицию, устремляя на меня тяжелый взгляд.
— Это ничего не меняет, — резко говорит он. — Алена по-прежнему нужна рядом со мной.
Гнев грозит вырваться из моей груди, но Аля заговорила раньше, чем я успел достать пистолет.
— Я знаю, что все эти отношения между отцом и дочерью для тебя в новинку,
